Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
Энид потрепала его очень сильно. Молодец.
И всё же в душе Ксавье закипел гнев, и этот гнев уже никакие мысли о благоразумии сдержать не могли.
Он распихнул всех, кто попадался на пути, и лишь Аякса, который стоял, неуверенно держа в руке нож, не толкнул.
— Что тут происходит?
— Как ты и сказал, этот пришёл. Только в человеческом облике. И сразу сдался. Говорит, хочет раскаяться…
От этого сердце Ксавье попросту разорвалось на маленькие кусочки. Этот двуличный скот снова пытался всех обмануть…
— Раскаяться собрался?.. — он наклонил голову
Хотелось для начала всё-таки оторвать ему руку.
Хайд не ответил — его губы задрожали, но он кивнул.
— Тут раскаяние уже не поможет! — невольно рука нащупала рукоять ножа в кармане, и он его достал.
— И всё же ты всё увидишь, Торп, — Тайлер поднял затуманенный взгляд и заревел от боли. — Я знаю… покажу всё, что знаю. Я знаю, как это делать… — Тайлер вдруг вскочил и, хрипя от боли, прыгнул на него.
Желая защититься, Ксавье выставил вперёд нож.
И лишь когда шея хайда целенаправленно налетела на лезвие, всё стало понятно.
— О нет… — произнёс Ксавье сам себе, прежде чем всё вокруг померкло.
========== Глава 22: Тайлер ==========
Уже почти впав в беспамятство, Ксавье схватился за самую чёткую мысль, плавающую в море неразборчивых образов — о слабоизученном феномене видений самоубийц. Мало кто осмеливался на это, и всё же история знала такие прецеденты. Отец ему рассказывал об этом… почти все экстрасенсы теоретически могли увидеть прошлое того, кто самолично отдал жизнь. Главное — для этого нужны были соответствующие условия. Какой-либо прямой контакт между тем, кто умер, и тем, кому он хотел показать своё прошлое.
Ещё мгновение — и мысль утонула среди остальных.
***
Тайлер сидел в маленькой комнате с укрытыми белыми мягкими плитами стенами. Куда ни глянь — везде одинаковые. Он не помнил даже, где пряталась дверь. Каждый раз, когда её отпирали, обещал себе, что больше не забудет и наконец выломает её. Но только её закрывали — и он терялся. Безуспешно, час за часом, день за днём, а может, неделю за неделей или месяц за месяцем, он пытался совладать со стенами и открыть себе проход. Выбраться из ада, окрашенного в белый. Но в лучшем случае ему удавалось порвать обивку на какой-то плите. Или со злости заработать себе парочку ушибов, снося единственный предмет в комнате мучений — туалет.
Но только он что-то ломал, откуда-то поступал непонятный газ и начинал его душить. За парой минут мучительных попыток вдохнуть чистого воздуха всегда следовало беспамятство. Как только он просыпался — плиты вокруг вновь оказывались безупречными, а на месте сломанного туалета появлялся новый. На заработанных ранах и ушибах — мази и бинты или пластыри.
Видя их, Тайлер всегда фыркал. Если врачам хотелось о нём заботиться — могли бы снять с рук кандалы. Они держались на длинных, но очень тяжёлых железных цепях и были прикреплены к углу. Но каждый день казалось, что местоположение того угла менялось.
Наручники скрывали почти четверть предплечий и жутко натирали. Иногда Тайлер думал, что лучше бы ему просто ампутировали конечности — ведь не мог стерпеть зуд. Он был бы согласен на что угодно, только не мучить себя
Перевоплотиться в хайда он не мог, как бы ни желал сего. Всякая попытка стать сильным монстром, способным разнести свою пыточную камеру, оборачивалась лишь болью в голове. Его безжалостно накачивали какими-то препаратами через еду. Он уже пробовал не есть… но тогда его отравляли газом, заставляя мучиться без возможности вдохнуть и выдохнуть, а просыпался он обессиленный и едва способный вспомнить своё имя.
Конечно, иногда его выводили наружу. Но обычно лишь в душ, и он этого не помнил. Эти людишки его так боялись, что сначала лишали чувств. Только единожды он почти очнулся, когда его, как какого-то недееспособного человека, купали другие люди. И даже тогда тело было заковано в цепи. Но в тот раз он почти сразу заснул дальше.
Дни же, когда ему разрешали выйти проветриться, он мог пересчитать по пальцам. Их было всего девять. В те моменты его вновь отравляли неким сильным седативным препаратом. Потом заковывали во всевозможные цепи, завязывали глаза и катили на носилках в неизвестность. Когда с глаз срывали повязку — он видел маленький двор, огороженный пятиметровым, если не больше, забором. И оставляли в одиночестве навёрстывать круги на свежем воздухе.
Немного чаще у него были сеансы с психологом. Его приковывали к какому-то статичному стулу в камере с железными прутьями, и по ту сторону с ним беседовали всегда разные психологи. А может, то был и один человек… после длительного заточения он уже не знал, чему доверять. Ведь он начинал по-настоящему сходить с ума.
И всякие книги или другие предметы, чтоб скоротать время, которые периодически появлялись на полу — никак не способствовали улучшению ментального здоровья. Единственное, чего ему хотелось — разрывать эти книги на части, метать карандаши, как дротики, в стену или задушить себя нитками.
А во всём была виновата лишь кучка изгоев-подростков и его собственный предатель-отец. Из-за них Тайлер оказался в этом аду, где медленно и мучительно умирал.
Сильнее всего он злился на Уэнсдей Аддамс. Он её ненавидел. Из-за неё все планы пошли под откос. Одно глупое видение, когда он попробовал коснуться её холодной и привлекательной руки — и она отшатнулась и уже через мгновение бежала прочь от него. А могла бы принять его таким, какой он есть. У них был бы шанс. Помогла бы добровольно воскресить Крекстоуна, и они бы скрылись где-нибудь. Но она, глупая девочка, выбрала иное.
И Тайлеру хотелось ей отомстить. Хотелось, чтоб она страдала так же, как и он. А лучше — больше. Уэнсдей не меньше него заслуживала сидеть в заточении и сходить с ума в окружении мягких белых стен. Это маленькое хмурое создание кинуло пираний в бассейн со множеством учеников. И он был уверен, что она способна на убийство. А может, ей уже доводилось лишать кого-то жизни. Единственное — она не обращалась в хайда.
Одним утром, а может, днём, дверь, как обычно, открылась. Но ему не оставили еды и не напали. А зашёл мужчина в капюшоне и медицинской маске, натянутой по самые глаза. И поверх ещё затемнённые очки, как у какого-то вампира.