Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
Дышать без канюль сложнее не стало — наоборот, легче. Изобилие кислорода прекратило путать сознание.
Волоча за собой конструкцию с капельницей, Ксавье двинулся к выходу из палаты. Ему хотелось найти хоть кого-то. Врачей, друзей, пусть даже отца — неважно. Больше всего он жаждал добраться до палаты Уэнсдей, наконец взглянуть на неё вживую за долгое время, но даже слегка затуманенного рассудка хватало для осознания — его никто мгновенно к ней не допустит, даже если он начнёт унижаться, умоляя об этом. А угрожать, как отец, он так и не научился.
Выйдя из палаты с приглушённым светом в преяркий коридор,
Зато далеко идти не пришлось.
— О, ты очнулся? Ты куда решил пойти? — с улыбкой спросила какая-то молодая врач.
— Сообщить, что я очнулся… — неуверенно пожал плечами Ксавье.
— Ну, замечательно, — улыбнулся другой врач, натягивая на лицо маску. — Только вставать с постели не стоило. Давай, возвращайся, — и его повели обратно, игнорируя все возражения, словно не верили, что он себя чувствовал нормально.
Посадив его на койку, медики прикрепили временно датчики обратно, привезли какие-то новые аппараты и иное оборудование. Потом сказали выставить руку — и тотчас взяли из пальца кровь на анализ. Потом светили фонариком в глаза, стучали молоточками по частям тела, просили показать какие-то движения или эмоции. Холодной поверхностью стетоскопа касались то груди, то спины. Потом ощупали лимфоузлы и заставили показать горло. Иногда интересовались о его ощущениях.
Под конец всех манипуляций, которые до жути его смутили — он ощущал себя не больным, а какой-то подопытной обезьянкой, — врачи сделали какие-то заключения, что-то записали и обговорили между собой. И только тогда, словно опомнившись, спросили, не голоден ли он.
Отказываться Ксавье не стал. Вскоре ему медсестра привезла поднос со стаканом чистой воды, миской бульона и тарелкой с овощным салатом. В углу подноса лежали яблоко и банан. Он с радостью, отстранившись от всех дум, приступил к пище и опомнился только, когда от всего его то ли завтрака, то ли ужина остались лишь яблочный огрызок да банановая кожура.
Кто-то постучал. Ксавье отложил пустые тарелки и настороженно разрешил кому-то войти, надеясь, что его одиночество нарушит кто-то из друзей. Хотя и к беседе с отцом он ощущал себя морально готовым. Но в палату зашли совершенно другие люди, которых он даже не сразу смог узнать. И всё же в статной фигуре вычурной женщины в чёрном платье и её низкорослом экстравагантном спутнике легко узнавалась эксцентричная пара Аддамсов. Они шли под руку и удручёнными комой родной дочери не выглядели, хотя веки Мортиши были опущены в неопределённой эмоции, а Гомес водил взглядом из стороны в сторону.
— Добрый… вечер… — неуверенно поздоровался Ксавье, обнаружив, что его голос оставался хриплым.
— Ох, какой вежливый юноша… — протянула миссис Аддамс, театрально приложив руку к сердцу. — Только сейчас не вечер и никак не добрый. Хотя, это было бы ужасно, будь это утро добрым.
— Так и знал, что Невермор остался волшебным местом с лучшими людьми на планете, — улыбнулся во все зубы Гомес и подошёл к дивану в углу палаты.
Ксавье подумал, что он просто присядет, но ошибся — мужчина сдвинул диван к центру и помог жене красиво присесть. Потом и сам присел, с нежностью погладив её по руке. Удивительно, как у этой демонстративно
Возможно, Ксавье бы мог обрадоваться приходу этого необычного семейства, но никак не после того, что узнал от отца. Ему в упор не нравилось, что взрослые хотели за него решить его судьбу. Пускай и его желания, — возможно, мнимые, — совпадали с их. Но чего уж ему точно не хотелось — насильно волочить Уэнсдей под венец. И в столь юном возрасте. Ему женитьба казалась чем-то нормальным после лет двадцати пяти.
— Как тебе мои розы, дорогой? — Ксавье с удивлением отметил, что обращались к нему.
Вероятно, уже считают за члена своей семейки.
— Эти? — он недоумённо покосился на обрезанные стебли.
— Ох, ну не те же, — женщина брезгливо кивнула на букеты, заполонившие подоконник. — Впрочем, может, для тебя такое ещё непривычно, я понимаю, — она снисходительно улыбнулась.
— Моя дорогая всегда срезает бутоны и оставляет их гнить в земле. После их, как моё сердце любовь к ней, поедают черви, — произнёс Гомес, и Мортиша расплылась в улыбке.
Ксавье предпочёл просто отвести взгляд. Он решил, что недостаточно хорошо рассмотрел гостинцы на подоконнике.
— Гомес, мы смущаем мальчика. Не хочу портить отношения с будущим мужем нашей тучки, — Ксавье тотчас же поморщился.
— Нам известно, что твой отец уже рассказал тебе об этом. Мы были против. Но что уж поделаешь… возможно, держать секреты от детей и вправду не стоит. Уэнсдей только не скажи одно слово правды, и её буйный молодой нрав придумает историю страшнее подростковой комедии, — задумчиво протянул мистер Аддамс.
— Почему вы сейчас со мной, а не с ней? — не выдержал Ксавье, пронзительно взглянув на чудную семейную пару.
— Мы с самого её попадания сюда не отходим ни на шаг, — Мортиша склонила голову и опустила взгляд в пол. — Я пыталась связаться с её духом, чтоб понять, как она могла так нас разочаровать. Весь смысл приключений — быть на волосок от смерти, но убегать от неё. Игра со смертью — лучшая детская забава. Но Уэнсдей, моя крошка, умудрилась заснуть долгим сном. Таким, что даже родной матери не позволила с ней поговорить…
Ксавье едва не рассказал о своей беседе с Уэнсдей во сне, но одёрнул себя: побоялся, что это откровение чревато тем, что его поженят на ней ещё до совершеннолетия. И первая брачная ночь закончится его мучительной смертью. Ну или его длительными пытками. Интересно, можно ли их отнести к особо извращённому виду БДСМ-а? И какое вообще отношение к этой практике у Уэнсдей? Наверно, если она его и принимает, то только когда наказывает она.
Он затряс головой — присутствие Аддамсов на него сильно плохо влияло.
— Ты о чём-то задумался? — спросил кто-то из них.
— О, нет, никак нет… — оправдался Ксавье и сглотнул слюну. — Разве только о том, зачем вам брак между мной и вашей дочерью?
— Так правильно, — сказал Гомес, и Мортиша закивала.
— Мои видения касаются чего-то хорошего, дорогой. Я знаю лучше всех на свете, что твоя связь с моей дочерью — это благо.
— Благо в нормальном понимании, или в вашем?