Призрак бомбея
Шрифт:
Его словно рисовала невидимая рука, и он превращался в девочку с тонким носом, длинными ресницам и красивыми гладкими губами. Она была крошечная и нагая — лишь серебристые локоны окутывали прозрачное тело, точно райские крылья серафима.
Мизинчик протянула дрожащие пальцы к призраку, сквозь него смутно виднелись черные трубы на дальней стене. Но рука прошла навылет и с негромким плеском окунулась в ведро.
Тогда привидение поманило Мизинчика: «Пошли».
Она покачала головой, не в силах ответить. Призрак был прекрасен, как серебристый ангел.
«Пошли».
Тусклая
Мизинчик непроизвольно склонила голову над ведром, все тело обволокла туманная дымка.
Привидение утаскивало ее в свой водяной мир. Медленно, почти незаметно пересекли они границу между живыми и мертвыми, и каждый проник в мир другого.
«Именно ты должна была вызвать меня».
Перед мысленным взором Мизинчика проносились образы краткой жизни младенца — картины тринадцатилетней давности. Они мелькали все быстрее и быстрее, точно разматывалась бобина.
По верхней губе Туфана двумя ленивыми струйками стекает слизь.
Сверкают браслеты, Савита расстегивает блузку и разминает обнаженные груди.
Под палящим лучом солнца вспыхивает бу-генвиллея на окне.
Мизинчик затаила дыхание, боясь хоть что-либо пропустить. А затем бобина замедлила ход, образы тоже сбавили скорость и стали искажаться, будто пленка набухла от воды. Перед глазами поползли черно-белые кадры, дергаясь и расплываясь, — уже не сумбурный калейдоскоп, а отдельные эпизоды.
Тоскливая ванная, облицованная кафелем и опоясанная трубами.
Бесцветная вода бежит из крана в матовое металлическое ведро.
Молодое лицо с крошечной родинкой на щеке. Блестящая вышивка на яркой ткани искрится, точно фейерверк.
Губы движутся в пении.
Из кувшина падает вода: лучистый поток.
Лицо вдруг оборачивается к двери, словно кто-то позвал, и тотчас исчезает.
А потом…
Мизинчик резко открыла глаза и поняла, что голова окунулась уже целиком. Девочка забарахталась, нахлебавшись воды. Легкие распирало, в ушах стоял оглушительный звон. Сознание отключалось, но давить вдруг перестали, и Мизинчик откинулась назад. Сначала ее вырвало, потом она судорожно глотнула воздуха.
Благополучно добравшись до спальни, Мизинчик свернулась калачиком и заплакала. В памяти навсегда запечатлелся последний образ.
Ниоткуда возникает бесплотная рука и настойчиво топит ее под
Ослепительное видение
Маджи больше не могла закрывать глаза на поведение Мизинчика.
Повар Кандж кропотливо отбирал из джутовых мешков на Кроуфордском рынке свежие пурпурные баклажаны, а затем готовил из них карри с луком, томатами и пряностями. Так и Маджи созвала к себе всех домочадцев, дабы отобрать, рассортировать и приправить карри тревожные слухи о внучкином недуге.
— Всю ночь на ногах. Нормальные люди спят, а она что-то вынюхивает, — брякнула Савита.
— У нее скоро месячные, — доложила Парвати.
— Стряпня ее не интересует, — пробрюзжал Кандж.
— Учит всякую галиматью в монастырской школе, — высказался Гулу.
— Ее завалили домашней работой на будущий год, — предположил Нимиш.
— Очки ей нужны, — выпалила Кунтал.
— Какая-то она недяглая, — отметила Савита и украдкой махнула Канджу, чтобы подсыпал в питье горсть молотых фисташек.
Дхир лишь пожал плечами да покраснел от смущения.
Туфан стоял молча — ему нравилось просто наблюдать за этой игрой под названием «Что не так с кузиной?».
Маджи полулежала на мягком троне, обмахиваясь старинным номером «Фильминдии». Все не спускали с нее глаз.
«Наверно, это я недосмотрела, — подумала она. — Не смогла заменить Мизинчику мать и отца».
Маджи откинулась на спинку и всмотрелась в горку супарина соседнем столике. Пожелтевшая кокосовая стружка в океане жареных семян фенхеля, розово-белых леденцов и крошечных красных шариков сахара. Маджи тщательно отобрала темные треугольнички горького бетеля и, старательно разжевывая их, вспомнила, как решила забрать Мизинчика у отца в тот роковой день. Она ведь правильно тогда поступила?..
…Даже не поздоровавшись, Маджи прошла мимо второй бабки в ветхую квартирку в захудалом поселении индусских беженцев. Стены были голые, вдоль них лишь извивались черные провода, убегавшие в круглые розетки. Из-за металлической решетки торчал стенной вентилятор. На полке рядом со столиком для пуджи— овальная баночка с тальком «ярдли» и крашеная жестяная заводная машинка.
«Ярдли». Неужели тот самый тальк, что Маджи незаметно подкинула новобрачной Ямуне в сумку перед ее отъездом из Бомбея? Маджи уставилась на безразличный порошок, которым ее дочь когда-то посыпала кожу. Как несправедливо, подумалось Маджи, ее любимая доченька умерла, а тальк по-прежнему стоит себе на полке.
Отец Мизинчика, с темными кругами под красными глазами, вошел в комнату и упал к ногам Маджи, слезно умоляя о прощении.
«И это тот самый мальчик, которому я своими руками поднесла сладости в день свадьбы?» — спросила себя Маджи, с трудом узнавая зятя.
В соседней комнате захныкала Мизинчик. От ее тоненького голосочка у Маджи замерло сердце. На краткий миг ей показалось, что дочка тоже здесь. Тогда-то она и поняла: Мизинчик — ее кровинка, поэтому она будет бороться за нее и победит.