Призрак бомбея
Шрифт:
«Я верю, — зачем-то повторила она кредо Одинокого рейнджера, — что рано или поздно… где-нибудь… как-нибудь… мы расплатимся за то, что взяли».
Да, что-то, без сомнения, взяли. Жизнь младенца. Возможно, жизнь Милочки.
И вот сейчас, пока она бежала на жутковатый отблеск фонаря, а океан плевался брызгами ей в лицо, Мизинчик понимала, что час расплаты настал.
Бунгало превратилось в плавильный тигель, сосуд, нагретый до температуры кипения страхами его обитателей, их напряженной близостью и стремлением выловить скверну, замеченную в священном вареве.
Наконец-то
Ходить во временную столовую на задах стало опасно, и членам семьи приходилось выбираться по одному, чтобы поесть размокших овощей и выпить остывшего чая. Аппетит пропал у всех, кроме Дхира. Нужник переполнился. От тел разило несвежим потом. Воздух портили кишечные газы — едкие, отравляющие. Туфана по-прежнему подводил мочевой пузырь: мальчик писался в штаны в самый неподходящий момент и всякий раз зарабатывал звонкий шлепок от Джагиндера, уверенного, что сын делает это нарочно, лишь бы не ходить в зловонный сортир.
Савита редко выходила из комнаты — ни на кухню, ни в уборную. Кунтал тайком приносила ей воду и немного роти, а кувшин с нечистотами выливала в нужник. Тем временем Савита оттачивала свою стратегию, гадала, как подорвать авторитет Маджи, вернуть преданность Джагиндера и женить Нимиша.
В тот день она достала свои свадебные драгоценности, чтобы отобрать парочку для будущей невестки. «Какое приятное занятие», — размышляла она, с наслаждением перебирая сверкающую коллекцию и прикидывая, сколько та стоит, — сколько стоит сама Савита. На миг она представила, как вдвоем с дочерью они сортировали бы каменья. Малышка Чакори умоляла бы: «Мамочка, я хочу этот. Отложи его для моего приданого, ну пожалуйста». А Савита усмехалась бы: «Ну конечно же, моя лунная пташечка, для меня ты дороже любой невестки».
— Ой! — Вошедшая в комнату Кунтал испуганно отвела глаза от драгоценностей.
— Иди-ка взгляни, — беззаботно засмеялась Савита. — Тут нечего стыдиться.
Кунтал нерешительно приблизилась, взор ее притянули изысканный неотшлифованный алмаз и бирманское рубиновое ожерелье.
— Все это будет mi к чему, если план Маджи не сработает, — сказала Савита, осторожно подбирая слова. — Кстати, в последнее время она неважно выглядит.
— Маджи неважно выглядит?
Савита щелкнула языком:
— Столько всего странного творится. Тут и самый крепкий не выдержит. Скажи, какое ожерелье тебе больше нравится? Я подарю его тебе на свадьбу.
— Нет-нет! — Кунтал изумленно отшатнулась. Савита и раньше давала безумные обещания, связанные с замужеством Кунтал, хотя его вероятность слабела с каждым днем.
— Не говори Маджи, что мы все за нее волнуемся, — прибавила Савита, — а то она разозлится.
Кунтал кивнула. Она так свято верила во всесилие Маджи, что мысль о возможной немощи хозяйки ей даже в голову не приходила.
— Подойди-ка поближе, — поманила Савита. — Давай примерим это ожерелье.
Она украсила смуглую шею Кунтал, и рубин качнулся над ложбинкой груди. Кунтал застенчиво прикрыла лицо паллу.На минуту обе онемели. Потом Савита всплеснула руками:
— Вылитая невеста!
Кунтал украдкой взглянула в зеркало: «Неужели она и впрямь подарила бы это мне?» И тут же вспомнилась Авни: «Неужели она вернулась за мной?»
— Теперь ступай, — сказала Савита, снимая ожерелье. — Позови сюда Джагиндер-сахиба, а потом спроси у Маджи, не нужно ли ей чего.
Кунтал неохотно удалилась. Она любила ухаживать за Савитой, облачать ее стройное, благоухающее тело в шелковые сари, а после убирать с трюмо раскрытые тюбики помады или опрокинутые коробочки с краской для век, в восхищении касаясь каждого предмета. Но ухаживать за Маджи — будто таскать выброшенного на берег кита. Из-за ее габаритов усложнялось даже самое простое, — например, намылить обвисшие складки, до которых Маджи уже не могла дотянуться, или натянуть серовато-белое сари на необъятные бедра. И все это время, особенно когда Кунтал ее массировала, Маджи почти не разговаривала — разве что отдавала команды.
«Тьфу ты!» — мысленно фыркнула Кунтал. А ведь если Маджи захворает, у нее останется еще меньше времени на все остальное. Одиночество Кунтал скрашивала не только болтливость Савиты, но и кое-что другое — неосязаемое и невыразимое. Последние пару дней, когда она снимала с Савиты испачканную дупатту,взгляд падал на ее пухлые, влажные груди. Кунтал не делилась своими мыслями ни с кем — даже с Парвати, которая часто корчилась в заболоченной дальней аллее от приступов тошноты.
Джагиндер нерешительно постучал в дверь спальни, прикидывая, в каком настроении застанет жену. Только за последнюю неделю она сменила больше аватар, чем бог Вишну за всю историю вселенной. Джагиндер еще справлялся с ее инкарнацией «раненая пташка», когда в глазах стояли слезы и она лишь вздрагивала от его грубостей. Также он был искренне рад Савите, соблазнявшей его в постели несколько ночей подряд. Однако от недавних перевоплощений жены ему просто хотелось лезть в петлю. Например, еще вчера ночью сварливая баба послала его к чертовой матери, а уже сегодня утром любящая жена уступила ему чашку чаю.
Джагиндера не прельщали подобные игры, он и так из последних сил боролся со своей пагубной привычкой. От саднящей жажды разболелась голова, дрожали пальцы. Густой туман в голове мешал соображать. Помяв напряженно пульсирующую шею, Джагиндер приоткрыл дверь.
— Савита?
— Входи, дорогой.
Жена лежала на кровати, в окружении раскиданных драгоценностей. Такое буйство сверкающих красок в аскетичной комнате ошеломляло.
— Что все это значит?
Савита поманила его: