Призрак идет по Земле (второй вариант)
Шрифт:
Я вспомнил Миаса. Да, он прав, этот Потр! Старик перестал мечтать, и это закрыло ему путь. Он сам признался в этом. Меня же на колючую ограду бросила жажда свободы, мечта о счастье. В словах Мориса есть живое зерно. Но здесь, среди этих стен, как может помочь мечта?
— Я часто думаю о необычном, — снова отозвался Морис. — Фантазирую о будущем Земли. Когда думаешь о будущем, легче жить.
— Да… — пробормотал я. — Та же религия. С той разницей, что религия обещает награду за муки непосредственно мне, моей душе,
— А вы разве не желаете счастья будущим поколениям?
— Я ничего не знаю о них. Их еще нет, а я вот мучаюсь. Почему я обязан думать о них? Они только символ, пустое слово — «будущие поколения».
— Это болезненный эгоизм, товарищ, — с укором ответил Морис. — Вне человечества нет смысла жизни для человека… Кстати, кто вы по специальности?
— Пока что никто, — ответил я. — Заканчивал последний курс университета на факультете физики.
— Так мы коллеги! — обрадовался Морис. — Я доктор физики. Значит, вы прекрасно меня поймете. И мои мысли о доминирующей роли мечты не пустое философствование. Нет. Только мечта может переделать мир, Разумеется, мечта, вооруженная знанием.
— Но возможно ли это?
— А почему бы и нет? — удивился Морис. — Если нечто появилось в уме одного, двух, десяти людей, почему оно не может стать ведущей силой?
— Разные есть ностели знания… — пробормотал я. — Эйнштейн и Теллор. Циолковский и фон Браун…
— Да, вы правы! — подхватил Морис. — Но в этом вся суть. Нас интересуют только светлые носители. Они разрушают старый мир. Может прийти неожиданное. Очень неожиданное!.. Как нельзя удержать половодье, прорвавшее плотину, так невозможно будет реакции удержать наступление нового мира.
— О чем вы? Что может произойти?
— Ага, задело? Давайте помечтаем… Хотя бы вот о чем… Где основа власти, насилия, рабства? Страх. Страх за сохранность своей жизни, тела. Если бы человек был уверен в неуязвимости, он, вероятно, не испытывал бы животного чувства самосохранения… Допустим, нам удастся добиться проницаемости материи. Создать человека, свободно проникающего сквозь твердое. Человек-призрак!
Я пожал плечами. Для меня еще было неясно, шутит он или говорит серьезно. Я никогда не думал о таких фантастических возможностях.
А Морис, не ожидая ответа, с увлечением продолжал:
— Люди, владеющие проницаемостью. О, это грозная сила! Тюрьмы не удержат их. Войско бессильно перед ними. Ни пули, ни снаряды, ни даже атомные бомбы не страшны для них. Как неуязвимые призраки, идут они по земле, изгоняют тиранов и деспотов, передают власть трудящимся.
— Утопия!
— Да, утопия, — согласился Морис. — Но разве мало утопий осуществилось? Разве мало идей воплощено вжизнь? Да, атомная мощь, ракетные полеты — много брошено для служения злу. Но это до поры, до времени, Генрих.
— Мне пока ясно одно: вы,
— Понимаю, — тихонько засмеялся Потр. — Вижу, вы профан в делах политики. Это и есть хитрость нашей «демократической» системы. Они хватают революционера, но создают ему дело уголовное, как обычному грабителю. Фальсификаторов-судей достаточно, лжесвидетелей — тоже. И вот результат. Глядите, рабочие и фермеры, ваши лидеры — воры и убийцы!
— Мерзость! — вздохнул я.
Морис придвинулся ко мне, внимательно посмотрел в мои глаза, по-дружески положил руку на плечо.
— Но я все время говорю о себе, о своих мечтах. Почему же вы не расскажете о себе?
Я не хотел ничего утаивать. Перед чистым сердцем нового товарища исчезал страх, ложный стыд.
Потр внимательно выслушал мою исповедь о тяжелом детстве, о бурной жизни подростка, о постыдном ремесле, о встрече с Люси, о наших мечтах и, наконец, о трагедии, разрушившей все.
Я давно уже закончил рассказ, и Потр все молчал, о чем-то размышляя. Я ждал, угрюмо глядя на пыльную лампочку.
Наконец Морис взглянул на меня и тихо произнес:
— Что ж, это тоже протест. Да, протест против несправедливости и неравенства. Но протест скверный… Генрих, я не могу осудить вас. Вы сами осудили себя. Главное — понять, что это недопустимо. Тогда вы не поняли этого до конца. И не подумали о Люси, о ее счастье…
— А что я мог сделать? — грубо оборвал я его. — У меня не было выбора. Я видел лишь бедность и насилие. В таком мире считаются только с силой. Да, если бы я был бандитом или вором крупных масштабов, то не попал бы сюда, а стал бы, возможно, бизнесменом.
— Что бы вы делали, если бы вышли отсюда?
— Не знаю, — горько ответил я. — Что думать об этом? Все позади. Впереди — десять лет каторжной тюрьмы. А это смерть!..
— Не надо отчаиваться! — прошептал Морис. — Верьте мне! Благодарите судьбу, что попали в мою камеру.
Мне почудилось в его голосе обещание, надежда. Я пристально взглянул на него.
— Вы хотите…
— Тсс! Тише… Осторожность…
— Но как?
— Не знаю. Не спешите. Все в свое время… — Ученый пристально взглянул на меня и спросил: — Вам можно доверять?
— Да, конечно!
— Верю!
Я растроганно пожал ему руку.
— Так вот, запомните, Генрих, чтобы не возвращаться к этому. В Филтоне, в северном пригороде, есть улица Арио.
— Знаю.
— Тем лучше. Параллельно ей идут роскошные коттеджи. Рядом с Парком цветов. Если вам удастся уйти, направляйтесь туда. Там найдете коттедж. Вечером его легко узнать. На флюгере горит зеленая звезда. В нем вы найдете меня… и защиту.
— Запомнил, — неуверенно сказал я. — Но как же…
— Не спешите — я предупредил. Ближайшие дни решат все… Но ставлю условие.