Призрак Ленни
Шрифт:
Заботиться обо мне, как мама, она не хотела. Пирожок предлагала лишь тот, которого нет в меню приличной кафешки. Об этой части жизненного меню мы еще побеседуем. Дружила она тоже плохо, подгребая под себя всё – от денег до остатков свободы. Настоящих друзей в реале разогнал я сам, потому что стеснялся Ленни. Даже отфотошопленная до блеска костей, Ленни не раззадорила бы и дядю Вадима, моего соседа по подъезду. Тот, наивный простофиля, вообразил себе, что ухаживает за Марией Александровной, тридцатипятилетней врачихой. Мария Александровна была объективно хороша, но даже пяти лет разницы для меня, уже познавшего
Зато Ленни сразу же затюкала меня собственными друзьями, объявив моих недорослями и тюфяками. А вот её компания – о, это были лучшие люди Сиреченска, если не всея Руси.
– Ты должен понравиться, – информировала она меня о моих планах, когда мы ели в компании ее странных подруг.
Ленни была старше, хорошо помнила еще Советский Союз, и поэтому ее друзья всегда жрали, встречаясь. Они не могли общаться, не жря. Или не жрая, как правильно…
Я сидел и думал – а чем мне, собственно говоря, нравиться этим переросткам женского пола? Пол, в данном случае, это не то, по чему ходят ногами. Это то, что есть ты сам – половинка от полного человека. Подружки Ленни были не «пол», они все были замужние, одна она оставалась «пол». Поэтому я должен был им понравиться. Как все невротики, слово «должен» я воспринимал как команду. Дрожа от ощущения собственной неполноценности, сидел и вычислял – чего бы мне учудить такого, чтобы сразу резко начать нравиться этим престарелым крысам, лучшим людям этого города. Поскольку не вычислялось, я тупо жрал, запивал красным вином, и почему-то начинал им всем нравиться.
Я тогда еще не знал, что начиная с какого-то места в жизни, женщин устраивало то, что имеется. А если оно еще и моложе, то дама вообще царица. Отхватила парнишечку… Ей по сроку службы разве что биоференд полагается, а она на малолеток глаз кладет. Простите, что говорю о том, о чем не положено. Я имею в виду биофрендов, о поимке которых регулярно отчитывается «Сиреченская правда». Последний случай особенно забавен: это когда деревенские умельцы отловили кибера аквароба, который растет на воде, как механозародыш Стругацких непонятно на чем. Отловили, перепрошили башку и сделали из него биофренда. А городские извращенцы перекупили – мало им безработных селянок. Ну, биофренды и убёгли, скрывались на кладбище, пока полиция не постаралась.
С Ленни я иногда чувствовал себя биофрендом, особенно после душа. Сразу вспоминал, что лучшие биофренды получаются их акваробов, экспериментальных киберов из Сколково, работающих на воде. Тупых, безмозглых, зато послушных, старательных и тяговитых.
Чувствуете, как я гадок и неблагодарен? Было ему с женщиной хорошо, а как перестал с ней быть, так сразу дерьмо, а не воспоминания. Увы, с Ленни было не «хорошо», с ней было «правильно». Это я потом понял, когда отозлился на себя прошлого. Когда прочитал море книжек, в которых мне написали умные авторы, что всему произошедшему в жизни надо быть благодарным. По их совету я и пытаюсь сейчас изображать благодарность во плоти.
Наверное, Ленни была необходимым этапом, без которого никак. Никак для меня того, коим я был.
Вы скажете, это была зависимость? Поначитались психологов, отвечу я вам. Это не была зависимость. Это был бутерброд – страх вместе с жалостью. Два смачных кусмана страха, проложенные липким слоем жалости. Едва ли не с самого начала нашей с Ленни пьесы я начал погуливать, и временами бывал даже бисексуалом. Если именно так называется парень, у которого две девушки одновременно. «Би» – это «два» по-латыни. Причем ни одна из них не Ленни, обе совершенно посторонние девушки. Тогда я тоже вспомнил про бутерброд, где посередке я, а по краями би. Обе брюнетки.
Шутка. Я знаю, кто такие настоящие би.
Будем считать, что это было про пирожок. Не правда ли, весьма скромно?
Итак, что мы возьмем, пардон, не возьмем от Ленни в женщину на которую будем камлать? И, как в фильме то ли «Секрет», то ли «Формула любви», фантазировать, кого мы материализуем как Дульсинею… Пелагею… Пантагрюэю… Господи как же… Прасковью Тулупову, короче.
Сейчас, когда Ленни испарилась из моей жизни, я приглашу в дом батюшку, освятить то, что осталось в доме непорочного – стены, унитаз и кота.
Стены и унитаз, уточняю. Кота у меня нет. А батюшку я не приглашу. Не уверен, что он грамотно умеет работать с энергиями.
Кстати, я не ответил еще на главный вопрос, касающийся любимой режиссерши Гитлера Лени Рифеншталь, в честь которой появилось прозвище «Ленни». Почему «Ленни»? Потому что с ней я чувствовал себя большим и нехорошим, как Гитлер.
Итак, у меня больше не будет женщины, с которой я буду Гитлером. Было в маме такое качество, не было… какая разница.
Дяди
Багиру увезли. Я постоял с протянутой в сторону отъезжавшей «скорой» рукой. Не махалось. Не вышло трогательного прощания, и я почувствовал, что снова проваливаюсь в тупое чувство вины. Сейчас бы его принять да отпустить, как советуют грамотные психологи… да не принималось, и не отпускалось. Тоскливо как-то стало всему мне – и руке, еще протянутой вдаль, и носу, и глазам, потерявшим «скорую» за поворотом.
– Ты из себя плачущую царевну не строй, брат, – посочувствовал полицейский.
Я опустил руку и обернулся. Рядом со мной стоял милиционер. Я так всегда делаю, когда мне кто-то надоедает – разжалую в одночасье. Минуту назад он был полисменом, истинным арийцем – и вот уже обычный советский милиционер. С небольшим, правда, животом, зато с маленькой зарплатой. И совсем не атлет.
– Я же вижу, что тебе неохота с ней кататься, – сказал милиционер, – Вот и сказал, что ты мне нужен. Если честно, мне не о чем тебя спросить. Тут, похоже, или бомжиха, или бабские разборки. Впрочем… это одно и то же. Ходят слухи, что здесь одна бомжиха пошаливает, из зависти. Выцарапывает зенки симпатичным блондинкам по пьяне.
– Багира брюнетка, – сказал я полицейскому, – И она не пьет.
Надо же, как человека бросает. Только что был милиционером – и уже снова полицейский. А Багира не то, чтобы не пьет. Мы с ней познакомились, когда она блевала возле дискотеки. Насчет же брюнетки полная правда. Багира не крашеная, она натуральная. Она вообще очень натуральная, простая, как моя мама.
– Я заметил, что брюнетка, – насмешливо сказал полицейский, – Жалко девку. Симпатичная, негрустная… Обязательно докопаюсь, кто ее так. Она тут наговорила чего-то, но уж очень невразумительно. Так что пока не ясно, кто ее.