Призрак Проститутки
Шрифт:
«Надеюсь, никаких обид», — были первые слова Ханта, которые он произнес войдя в дверь.
«Милый мальчик, — сказал Хью, хотя он всего на пять лет старше Ханта, — обид по поводу чего?»
«Перепалки. Боюсь, в некий четверг я выплеснул немало воды из корытца».
«Ховард, — сказала миссис Хант, — Хью Монтегю с тех пор, наверно, думает уже о совсем другом». Она произнесла это милым тоном. Миссис Хант — крепкий орешек. Смуглая — я обнаружила, что она на одну восьмую индианка из племени сиу, — и решительная. Не удивлюсь, если она мотор, движущий честолюбием Ховарда.
Хью мог бы на этом поставить точку, но он упрямый пес. Любит вежливость не больше, чем дизентерию.
«Ну что вы, миссис Хант, — сказал он. — Ховард прав. Я не перестаю над этим раздумывать. И я пришел к выводу, что это часть заговора, в который был втянут Ховард».
Можете представить себе такой разговор в начале званого вечера? Но Ховард лишь отмахнулся.
«Нет, сэр, — возразил он. — Я так себя вел по собственной воле. Перед вами честный espontanero [71]. Это мой порок».
«Давайте выпьем, — предложил Хью, — и сопоставим наши пороки».
Я колебалась, не зная, можно ли немножко напиться: если я расслаблюсь, молоко станет слаще или, наоборот, алкоголь сделает его горьким? Погруженная в подобные проблемы материнства, я с трудом выношу первые двадцать минут званых вечеров. Но у Ханта язык хорошо подвешен. К тому времени когда мы сели за стол, я поняла, что это для него событие недели. Должна вам сказать, Гарри, что я никоим образом не сноб, если не считать того, что быть снобом бесконечно занимательно. Забавно наблюдать, как скалолаз пытается нащупать новые уступы на скользком склоне. Когда за такими людьми наблюдают, они начинают крайне нервничать, а во мне не почерпнешь поощрения, коль скоро я веду игру в кошки-мышки. Я только улыбаюсь.
Вскоре Хант допускает ошибку и начинает хвастать происхождением своей семьи — они в основном из штата Нью-Йорк. Хотя я выросла в Кембридже, отец мой — хорошей старой породы из Онеонты, штат Нью-Йорк — шляпу перед ним за это не снимешь, но все-таки это намного выше Хэмбурга, пригорода Буффало, откуда пошел клан Ханта. Словом, у Ховарда есть родословная. И можете не сомневаться, он ею размахивает. Его предок, капитан Джеймс Хант, служил революции, и Хантс-Пойнт в Бронксе назван в его честь.
«Это так мило», — сказала я. Полагаю, что завтра он посмотрит мою родословную и обнаружит Мэйзи, а также дальних родственников, приехавших на «Мейфлауэре».
Тем временем мистер Хант продолжает разглагольствовать; и чем внимательнее мы слушаем, тем больше он размахивает своим лассо. Это штука мучительная. Он был весьма доволен своими родственниками, пока они не попали под холодный свет нашего очага. К примеру, его отец и мать пели в хоре клуба Корнеллского университета.
«О, — сказала я, — потрясающе. Ваш отец, наверное, любил Корнеллский университет».
«Любил. И для него было трагедией то, что я пошел в университет Брауна. Он, однако, был из тех, кто никогда не показывает, что разочарован».
«Молодец», — сказал Хью.
«Да, могу засвидетельствовать, что отец у меня не дурак. Однажды говорит мне: „Я осведомлен о твоей работе, Ховард. Я ведь недаром получил звание масона тридцать второй степени, верно?“»??
«Забавно, — сказал Хью. — Мой отец тоже принадлежал к этому ордену».
«Давайте выпьем за это счастливое совпадение», — сказал Ховард.
«Почему бы и нет? — заметил Хью. — Почему бы и нет?»
А я так и вздрогнула. Хью никогда не говорит об отце. Упоминание о нем вызывает в памяти роковую ночь. Конечно, Хью может проплыть над этими камнями, не поцарапав днища.
«Да, — сказал он, — мой отец был человек скрытный… — Глоток вина. — …как и мать». — Второй глоток.
Это подогрело Ховарда. Он понял, что маэстро проявил к нему благосклонность. По-моему, Хант — человек, одаренный тонкой психикой. Его следующие слова показали, что он считает внезапную смерть подходящей темой для разговора. Он заговорил об авиационной катастрофе. Прошлым летом Ханты, которые должны были вернуться из Токио в Вашингтон, из-за ошибки при заказе билетов оказались без спальных мест в ночном самолете. «Я не собирался подвергать мою семью неудобствам, — сказал Хант, — тем более что правительство уже выложило stimulus[72], обеспечивающий надлежащие условия, и решил отложить наш отъезд, учитывая, что на следующем рейсе имелись спальные места. И вот — избирательный перст судьбы! — заключил Хант самым спокойным тоном, как бы подчеркивая, что волшебство тут ни при чем. — Первый самолет, знаете ли, рухнул в Тихий океан! Все пассажиры погибли».
У меня возникло впечатление, что он рассказал эту историю с какой-то особой гордостью, словно Провидение выделило И. Ховарда Ханта и его семейство из людских толп и спасло их. Во всяком случае, они действительно играют в жизни немалую роль.
Вот, ухватила. Хант не столько непомерно честолюбив, сколько преисполнен сознания, что является помазанником Божиим. Поэтому, имея дело со своим новым боссом, ни в коем случае не забывайте об этой его уверенности о своем месте в жизни. Не будь у него известного обаяния, он был бы невыносим. Слишком самоуверен для столь маленького человека.
Следующий пункт. В Токио Ханты жили в доме, построенном по проекту Фрэнка Ллойда Райта. Недурно для руководителя тайными операциями в Северной Азии. (Работа Ховарда, имевшего столь высокий титул, насколько я понимаю, сводилась к пропаганде, связи с общественностью и подкладыванию химических бомб со зловонным газом для разгона коммунистических митингов.) Хант, кстати, называет эти бомбы «Кто? Я?»
«Кто? Я?» — переспросила я.
«Да, — сказал Ховард. — Если вас спрашивают: „Это вы оставили такой запах?“ — вы отвечаете: „Кто? Я?“» — И сам рассмеялся над собственным объяснением, непроизвольно издав нечто похожее на ржание. (Я думаю, он считает это «изящным» юмором по поводу заднего прохода.) Меня, естественно, больше интересовало, каково жить в доме, построенном по проекту Фрэнка Ллойда Райта, но Хант прямо на такого рода вопросы не отвечает. Ему доставляет удовольствие произносить само имя: Фрэнк Ллойд Райт.
И он принялся описывать круглые прорези в ограде, двор, сад с гранитными мавзолеями и глубокий пруд с лилиями. «Это было прелестное место, — сказал Ховард, — но по размышлении, получив заверения от японца-садовника, что лилии снова вырастут, мы их вырвали и превратили пруд в плавательный бассейн, которым могли пользоваться дети».
«Неужели вам не жаль было расставаться с лилиями?» — спросила я Дороти.
«Ну, жаль, конечно», — сказала она.
«А мне не было жаль, — сказал Хант. — Как только я узнал, что это возможно, ни минуты не жалел. Потребности детей выше эстетических соображений».