Призрак Проститутки
Шрифт:
Вот каким путем Боскеверде дал нам знать, что Самойлов жив и здоров. Пока мы еще не можем сказать, почему отменили прием. Мы сообщили об этом в Спячку, а те — в отдел Советской России. Их аналитики пришли к выводу, что дружественные жесты Хрущева по отношению к Западу имеют целью приостановить наращивание ядерного потенциала НАТО. И приглашение, которое мы получили здесь, в Монтевидео, было одним из ходов в задуманном маневре. Однако за ночь что-то произошло, и оливковая ветвь была взята назад. Проверка, проведенная по советским посольствам во всем мире, показала, что отменены были только междусобойчик в Монтевидео и прием в Иоганнесбурге, на который тоже были приглашены люди из нашего посольства.
После трехстороннего обмена телеграммами был сделан следующий вывод: таким путем русские дают понять, что наступило не серьезное, но легкое похолодание в отношениях. Потому и был отменен прием, что по большому счету куда лучше, чем если бы в приглашении отказали только американцам. Господи, надо же ухлопать на это целый день! Я немало взбешен. А Барри Кирнс и того хуже. Ему все утро и весь день пришлось расшифровывать и зашифровывать телеграммы, которыми мы обменивались с отделом Советской России. А если Кирнс допускает малейшую ошибку, что не так трудно, Кислятина ведет себя премерзко. (Однако, чтобы просто добраться до нее, надо набирать код, который каждый час меняется.) Кирнс же забыл, что Вашингтон недавно перешел на летнее время и теперь уже отстает от нас не на час, — представляете, как приходится крутиться! Ошибка Кирнса вынудила Кислятину потерять целых полчаса, пока отыскали его телеграмму в большом контейнере не дошедших до адресата телеграмм. Вот часть их ответа:
СЛЕДР АЗПРО СТАВЬ НОМЕР СВОЕГ
ОУДОС ТОВЕР ЕНИЯИ ДИОТА
Избавляю вас от чтения всего текста милого послания. Отдел СР, должно быть, состоит из близоруких очкариков с носом как у дятла, сонных и наполовину лысых.
Бедняга Кирнс! Я вам не описывал его, но это наш неудачник. Он шести футов четырех дюймов ростом и весит слишком уж много, наверно, это самый тяжелый человек в управлении и при этом рыхлый, как желе. Не знаю, как он мог играть в гольф с Сондерстромом, хотя, по слухам, он умеет забить длинный мяч и, случается, трюкачит в подаче, но положиться на него все же можно. Однако его мешок для гольфа собирает теперь пыль. Под недоброжелательным оком Ханта недостатки Кирнса начинают вылезать наружу. Он быстро паникует и может нарушить установленную процедуру связи. С медвежьей ловкостью он пытается шутить со Спячкой. Ему не хватает умения составлять телеграммы, я бы даже назвал это отсутствием лихости. А вот у Ханта она есть. Вот что на прошлой неделе послал Ховард в сектор Аргентины — Уругвая:
НИКТО МНЕ ЭТОГО НЕ ГОВОРИЛ, НО, ПО-МОЕМУ, СЕГОДНЯ ДЕСЯТАЯ ГОДОВЩИНА СУЩЕСТВОВАНИЯ НАШЕЙ УРУГВАЙСКОЙ РЕЗИДЕНТУРЫ. ПРИНИМАЕМ С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ПОДАРКИ И ПОЗДРАВЛЕНИЯ. ДЕНЕГ НЕ ПОСЫЛАТЬ.
Я понимаю, такой юмор едва ли рассмешит вас, но, учитывая наши часто натянутые отношения со Спячкой, эта телеграмма не может не вызвать улыбки. Вот что нам прислали в ответ:
СОГЛАСНЫ ЛИ ПРИНЯТЬ ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ АМЕРИКАНСКИХ МОНЕТ ВМЕСТЕ С ПОЛОЖЕННЫМИ ПОЗДРАВЛЕНИЯМИ С НЕДОПЕЧЕННОЙ, ПРЕЖДЕВРЕМЕННО (КАК ВСЕГДА) ВЫНУТОЙ ИЗ ПЕЧИ РАБОТОЙ.
Ну, я распсиховался, хотя эту телеграмму и писали за шесть тысяч миль от нас. Я чувствую, как зашевелились ваши фурии. Киттредж, постарайтесь простить меня за разочарование, какое доставило вам это письмо.
Гарри.
19 апреля 1957 года
Гарри!
По-моему, я — несостоявшийся куратор. Когда я жду информации и не получаю ее, мне приходится сдерживать такую бурю страстей, что я убеждена: в жилах моих предков Гардинеров текла кровь друидов. Ваше последнее письмо я не могу назвать иначе, как нудотой. Ну какое мне дело до вашего третьеразрядного шефа и его наполеоновских мочеиспусканий в уругвайский писсуар? Его телеграммы соответствуют уровню его интеллекта. Ваша высокая оценка этой посредственности представляется мне нелепой.
Я пишу эти строки за столом Проститутки и смотрю на вашу брошь. Заметьте, я впервые назвала Хью тем именем, под каким он известен. Интересно, какое гордое прозвище будет у Кристофера? ШЛЮХА? МОГИЛЬНЫЙ КАМЕНЬ?
Малыш заплакал. Крикнул еще. И еще. Это потому, что я назвала его МОГИЛЬНЫМ КАМНЕМ. Его жизнь — это частица моей будущей смерти.
Брошь
Ваша Брошь.
20 апреля 1957 года
Дорогой Гарри!
Если можете, забудьте вчерашнее письмо. Я отправила его сразу же, как только кончила писать, и не помню, что там было. Все в нем лишь наполовину правда. У меня бывают припадки как при мигрени, вот только голова не болит. Просто наступает временная амнезия.
Расстались ли вы уже с той девочкой из публичного дома или глубоко увязли в ней?
Я опасаюсь худшего.
И, право, не хочу больше с вами переписываться.
Это приказ.
Прекратите всякую связь со мной.
Хэдли Киттредж Гардинер-Монтегю.
Если бы я поклялся, что не буду пользоваться непрослушиваемым телефоном для связи с Проституткой, то сейчас клятву пришлось бы нарушить. Однако наш непрослушиваемый телефон хранился в запертом чулане, в кабинете Ховарда Ханта. Ему моя просьба не понравилась.
— Ховард, — сказал я, — мне необходимо воспользоваться телефоном.
— Можешь объяснить причину?
— Личная.
Ховард, сидевший за письменным столом, передернул плечами.
— В таком случае ты нарушаешь правила. Почему бы тебе не отыскать телефон-автомат на другом конце города?
— Разговор связан с Фирмой. Человек, которому я хочу позвонить, не станет разговаривать по обычному телефону.
— Значит, Хью Монтегю. Об этом джентльмене идет речь?
— Дассэр.
Ховард поставил локти на стол и посмотрел на меня из-под навеса переплетенных пальцев.
— Гарри, по-моему, ты должен знать, что по управлению о Проститутке ходят легенды, основанные на шести его хороших качествах и восьми плохих. И одно из его плохих качеств те что с ним нельзя нормально поговорить по обычному телефону.
— Согласен: у Хью Монтегю полно причуд. Но в данном случае речь идет о семейном деле первостепенной важности.
Ховард вспылил:
— Непрослушиваемый телефон дан мне как шефу резидентуры. Ты просишь меня нарушить эту привилегию.
— Ради всего святого, да я пользовался непрослушиваемым телефоном все время, пока работал в Берлине. Он стоял в глубине коридора военного ведомства. Кто угодно мог им пользоваться.
— В Берлине, — сказал Ховард, — царит вакханалия. Черт знает какая, абсолютно неконтролируемая вакханалия.
— Дассэр.
— Я не могу разрешить тебе воспользоваться непрослушиваемым телефоном для личного разговора. Это сразу прорвет непроницаемую оболочку.
— Дассэр. Но мне необходимо поговорить по семейному делу.
— Мне кажется, я уже все сказал.
— Ховард, я крестный отец Кристофера, сына Монтегю. Сегодня утром я получил письмо с известием, которое расстроило меня.