Призрак Проститутки
Шрифт:
«И вы им дали подзаработать?» — захотелось мне спросить, и, к своему удивлению, я вдруг произнес это вслух. В Уругвае я бы не посмел, но сегодня вечером у меня было такое чувство, будто в наших с Ховардом отношениях начинается новая эра.
Хант усмехнулся.
— Не положено задавать такие вопросы счастливо женатому малому, — заметил он. — Но я вот что тебе посоветую: если кто-либо когда-нибудь спросит тебя, почему ты считаешь, что годишься для шпионажа, единственный ответ — посмотреть человеку в глаза и сказать: «Любой, кто обманывал жену и сумел это скрыть, годен для работы в шпионаже».
Мы оба расхохотались. Не знаю, то ли от запаха масла, на котором жарили мясо, или же от тропического неба над нашим навесом, одновременно зловещего и ласкового, но я чувствовал близость Гаваны. Уже в первый мой вечер в Майами, глядя на кубинских эмигрантов, ходивших по улице Очо, я ощутил нездоровое волнение. Впереди были ром и опьянение темными делами.
— По ночам, — продолжал Хант, — каждую ночь я слышал, как зубоскалят под моими окнами в отеле «Вердадо» между собой барбудос. Словно распоясались уличные бандиты. Такое впечатление, что худшие элементы гаванских трущоб взяли верх. Только теперь они разъезжают на полицейских машинах. Господи, Гарри, я же слышал, как они врывались в здания и — бэнг-бэнг — молотили в двери, если им недостаточно быстро открывали… Представляешь, какой стоял грохот, ведь двери в этих старых гаванских домах массивные, деревянные. Господи, да это разбудит всех мертвецов Карибского бассейна. Через какое-то время барбудос выходят на улицу с каким-нибудь бедолагой, и все эти сукины дети держат ружья наперевес, чтобы внушить страх людям, собравшимся у дома, садятся в машину с включенными мигалками и уезжают под вой сирен. Грустно. Гаванские ночи наводят на чувственные мысли. Что-то такое есть в самой их духоте. А какие красивые каменные аркады на Малеконе! Теперь там царит революционное правосудие. На улицах Гаваны из громкоговорителей часами разносится никому не нужная пропаганда, предназначенная для вовсе не желающих ее слушать ушей. Народ в унынии.
— Вам удалось со многими поговорить, пока вы там были?
— Я посетил двух-трех человек из секретных списков. У всех одна и та же печальная повесть. Работали с Кастро, сражались рядом с ним, а теперь готовы выпустить к черту ему кишки.
Хант окинул взглядом наш ресторанчик, как бы желая убедиться, что мы одни, — пустая формальность, не больше. Было одиннадцать часов вечера, и мы остались последними посетителями. Повариха затушила свою жаровню, ее муж, официант, спал.
— Вернувшись в Штаты, — продолжал Хант, — я дал следующую рекомендацию штаб-квартире: убить Фиделя Кастро до или во время высадки. И сделать это руками кубинских патриотов.
Я присвистнул.
— Вот это рекомендация.
— Ну ведь там, в Уругвае, я не просто сотрясал воздух, говоря о необходимости убрать голову. Проблема в том, как избавиться от Кастро, чтобы вина не пала на нас. Вот это, я бы сказал, штука сложная.
— И как в штаб-квартире восприняли ваше предложение?
— Догадываюсь, что оно перемалывается. Да, — сказал он, — мое предложение рассматривает твой отец.
— Мой отец? — переспросил я излишне простодушным тоном.
— Неужели никто не говорил тебе, какую роль играет твой отец во всем этом?
— Ну, в общем, нет.
— Могу лишь аплодировать твоему отцу за его умение сохранять секретность.
Я так не считал. Одно дело целый год не иметь никаких вестей от Кэла и совсем другое — узнать от чужого человека, что он входит в руководство операцией на Кубе. Это было унизительно. Я еще не знал, насколько серьезно меня это задело.
— Хорошо вы ладите с Кэлом? — спросил я Ханта.
— Мы давно знакомы. Я работал на него в Гватемале.
— Я этого не знал. — Зачем мне надо выявлять болезненные точки в семье? Кэл давал мне понять, что всегда занимался Дальним Востоком.
— Ну, так оно и было, — сказал Хант, — за исключением Гватемальской операции, которой он занимался по заданию Ричарда Биссела. Должен сказать, Гарри, наша система секретности напоминает английские сады-лабиринты. Люди, хорошо с ними знакомые, могут пройти в нескольких футах друг от друга и не знать, что дорогой сердцу человек находится по другую сторону живой изгороди. Твой отец — один из наших асов по части хранения тайн.
А я с горечью подумал, что Кэл ничего не рассказывал мне о себе только потому, что я никогда не мог удержать его внимание достаточно долго, чтобы выслушать исповедь.
— Да, — сказал Хант, — я всегда считал, что мы не говорим о твоем отце, потому что ты пытаешься внушить мне, как хорошо умеешь хранить тайны.
— Пьем до дна, — сказал я и проглотил свое пиво.
Я был оглоушен и невероятно возбужден. Мои отношения со всеми, кто был задействован в Кубинском проекте, включая, безусловно, Ховарда Ханта, переворачивались с ног на голову. Я ведь полагал, что Хант выбрал меня за то, что я отлично проявил себя в Уругвае. Этим наполовину объяснялась моя привязанность к нему. А теперь передо мной стояла вероятность того, что он видел во мне возможность подняться по скользкому шесту продвижения по службе.
С другой стороны, я чувствовал фамильную гордость. Кого они, в конце концов, выбрали для выполнения столь трудного и опасного проекта, как не моего отца? Я готов был напиться темного рома и, как следствие, почувствовал настоятельную — и удивительную — готовность убивать. Она владела мной куда сильнее, чем я ожидал. Да, я жаждал рома, темных дел и опьянения Карибскими островами.
3
Хант говорил мне о мотеле на калье Очо, где последние годы скрывались несколько известных кубинских эмигрантов после неудавшихся попыток убить сначала президента Прио, а затем президента Батисту. Поскольку мотель именовался «Королевские пальмы», я ожидал увидеть современное здание как минимум в четыре этажа с панорамными окнами в алюминиевых рамах. А обнаружил я маленький сырой тропический дворик, окруженный такими же маленькими одноэтажными строениями, выкрашенными темно-зеленой краской, чтобы не видны были потеки на штукатурке. У подножия замшелых пальм копошились кучи насекомых. Я обнаружил, что не люблю чахлые пальмы, осыпающиеся листья и гниющие кустарники. Двор настолько зарос, что машину надо было ставить на испещренном масляными пятнами асфальте за углом. Все комнаты, выходившие во дворик, были затенены, тем не менее я нехотя заплатил в мотеле за номер. Казалось, меня так и тянуло жить в сырости. Какой-то уголок моей души настаивал на том, чтобы забраться поглубже. Ложась ночью в постель, я обычно думал обо всех обманутых в своих надеждах кубинских бойцах, которые отдыхали до меня на этом матраце.
Живя в таком месте, куда Раймонд Чандлер мог бы поместить Марлоу ровно на столько, сколько нужно, чтобы постучать в хлипкую дверь, я узнал куда меньше, чем ожидал. В одних комнатах жили одинокие мужчины-кубинцы, в других — целые семьи, заправляла тут всем старуха, слепая на один глаз от глаукомы, и ее смуглый мрачный сын. У него отсутствовала одна рука, тем не менее он лихо управлялся со шваброй, заткнув ручку под мышку. По ночам к шуму ссор добавлялась кубинская музыка, звучавшая из портативных радиоприемников, и этот грохот мешал бы мне спать, если бы я не знал из книг, что барабанщики афрокубинской крови общаются таким путем с богами — с африканскими богами и их призраками, католическими святыми. И я засыпал под звуки радио, влетая вместе с ними в уши богов. В воздухе пахло чесноком и маслом для жарки.
Засыпал я легко. Я уставал. Первоначально моя работа в Майами требовала запоминания множества лиц и мест. Хотя я по-прежнему считался канцелярским чиновником, мне часто приходилось по полдня раскатывать в государственном «шевроле-импала» по бесконечным приветливым бульварам и дорогам Майами и Майами-Бич, не говоря уже о выездах в Эверглейдс и к коралловым рифам. Мы затевали операцию на территории Южной Флориды протяженностью двести миль — от Форт-Лодердейла до Ки-Уэста и от графства Дейд через Великую кипарисовую топь до Тампы и залива. Поскольку нам необходимо было всячески отрицать эту операцию, конспиративные квартиры требовалось устроить в таких домах, которые не вызывали бы подозрений, соответственно многие дома были сданы нам богатыми американцами и кубинцами, которые лишь часть года живут в Майами. К концу моей карьеры я узнаю, что Фирма не гнушается держать замки на Рейне и на Луаре, а также храмы в Киото, но это являлось исключением из правил — надежнее всего были незаметные дома, строгие и удобные для работы.