Призрак Проститутки
Шрифт:
Я мог не спрашивать, где он их возьмет. Известно было, что Аллен Даллес рассовывал горшки с «капустой» по всем углам и закоулкам секторов, отделов и управлений. Карта, я не сомневался, хранилась у Проститутки.
— Приятно встретить человека, которому достаточно одного, телефонного звонка, — заметил я, но лесть не нашла получателя.
— Почему ты решил заняться Кубой? — спросил он.
— Я верю в это дело, — ответил я. Прозвучало это даже для моего слуха на редкость уныло. — Ведь это, пожалуй, самый прямой путь, чтобы дать бой коммунизму.
Хью фыркнул.
— Наша цель — подорвать коммунизм, а не делать из коммунистов мучеников. Нам не надо сражаться с ними. Я потрясен. Неужели ты ничему от меня не научился?
— Я научился многому. — Помолчал и повторил: — Научился многому, а потом потерял контакт с наставником.
Ты всегда был в выигрыше, если мог посмотреть ему в глаза. В них никогда не случалось увидеть привязанности.
— Да, — сказал он, — ты случай сложный. Я не хочу понапрасну растрачивать твои силы, а как тебя использовать — не знаю. Вот почему в итоге я и дал тебе поболтаться. — Он откашлялся. — Не все, однако, потеряно. В последнее время у меня возникли кое-какие мыслишки по твоему поводу.
По пути в Вашингтон я много думал о том, как дорого обходится мне слишком затянувшаяся пауза в контакте с ним.
— Что ж, — сказал я, — пожалуй, я готов вас выслушать.
— О нет, не сейчас, — остановил он меня, отодвигая десерт и закуривая сигару «Черчилль».
Пыхнув дымом, Хью снова полез в нагрудный карман и протянул мне такую же: разве «Черчилль» — не лучшие гаванские сигары? Дымя его подарком, я лучше понял Кубу — надушенные фекалии, смешанные с честью и железной волей, — да, на этот раз в никотине таилась алхимия.
— Нет-нет, не сейчас, — повторил Хью, — я еще не закончил с Кубой. Ты хоть представляешь себе, какая стряпается комедия?
— Боюсь, что нет.
— Готовься к фарсу. Куба станет нашим искуплением за Гватемалу. Тут уж ничего не поделаешь. Душка Айк не читал Мартина Бубера[146].
— Я, кстати, тоже.
— Так прочти его «Хасидские легенды». Ничего лучше не придумаешь, чтобы потрясти коллег из МОССАДа. Их семитские глазки-бусинки сразу влажнеют, стоит мне процитировать Мартина Бубера, их соплеменника-еврея.
— Могу я поинтересоваться, какое отношение имеет Бубер к Кубе?
— Самое непосредственное. Есть у него симпатичная легенда о бедной бесплодной замужней женщине — она до того одержима желанием иметь ребенка, что проходит пешком пол-Украины в надежде встретить странствующего раввина. В восемнадцатом веке эти благочестивые господа — хасиды, — подобно нашим миссионерам, взяли за правило посещать отдаленные уголки Российской империи. Хасидский раввин в сопровождении оравы учеников переезжал из одного местечка в другое, и везде его неизменно сопровождала потрясающе красивая и соблазнительная жена. Евреек, в отличие от наших менее ортодоксальных мажореток-христианок, всегда привлекала мощь интеллекта, воплощением чего в ту почти средневековую пору, можешь не сомневаться, являлся раввин. В нашей истории печальная и бесплодная еврейка вынуждена тащиться бог знает сколько верст по бездорожью, подвергаясь разного рода домогательствам всякого сброда, но в конце концов добивается своего, ибо их бродячее преосвященство благословляет ее. «Ступай к своему супругу, — возглашает раввин, — и у тебя будет ребенок». Она благополучно возвращается назад, беременеет и спустя девять месяцев рожает здоровенького карапуза. Естественно, находится соседка, которая тоже жаждет обзавестись потомством, и она решает год спустя отправиться в тот же путь. На этот раз раввин говорит: «Увы, ничем не могу тебе помочь, моя дорогая. Одной — чудо, остальным — молва». Мораль: нам не овладеть Кубой тем же способом, каким мы разгромили коммунистов в Гватемале.
— То же самое я сказал Ханту.
— Жаль, что твои слова не возымели никакого действия. — Хью втянул в себя сигарный дым, будто где-то в центре дымного облачка пролегала воображаемая черта между верной оценкой и ошибочной. — Мне понятно, почему Эйзенхауэр потерял аппетит. Эта история, когда в прошлом месяце Пауэрса сбили над Россией. Душку Айка сцапали за шкодливую лапу. Хрущев устроил ему вселенскую выволочку. А потом еще этот негритянский сидячий протест. От всего этого он, должно быть, немного свихнулся. И стал называть Кубу «Черной дырой Калькутты»[147], — закончил Хью Монтегю, потягивая бренди.
Я уже давно заметил, что поход в ресторан с Проституткой подчинен определенной схеме. Счет тщательно выписывался на каждого в отдельности; кофе и «Хеннесси» завершали трапезу, и Хью, казалось, никогда не обращал внимания на продолжительность обеда. Я как-то спросил об этом Киттредж, и она, грустно рассмеявшись, сказала: «Обеды для него проклятие. В такие дни он потом работает до полуночи». Но на этот раз по тому, как он положил недокуренную сигару в пепельницу кончиком вверх, одновременно легонько постукивая по ней пальцами, я почувствовал, что этому обеду «У Харви» суждено продлиться. Мы снова оказались последними посетителями в нашей части ресторанного зала.
— Как тебе это заведение? — спросил меня Хью.
— Подходяще.
— Излюбленный притон Эдгара Будды, так что лучше не бывает, но все же я решил в последнее время менять свое полуденное endroit[148]. Так посторонним сложнее уследить, о чем ведется разговор. А у меня и в самом деле деликатная тема.
Наконец-то он подошел к сути нашей встречи. Как я заметил, бывая на поэтических вечерах в Йеле, красивый тембр голоса отнюдь не гарантия качества стихов.
— Хочу перейти сразу к делу, — произнес Хью. — Что бы ты сказал по поводу ухода из ЦРУ?
— О нет, только не это. — Тут я отчетливо вспомнил злосчастное время, когда он приказал мне больше не заниматься скалолазанием.
— Не стоит перебегать дорогу, не осмотревшись. Я намерен предложить тебе дело столь секретное, что для человека ненадежного — если, не дай Бог, я тебя переоцениваю — ты будешь знать слишком много. Так что сразу отбрось все свои понятия о том, как мы храним наши тайны. Не с помощью всяких курятников-жеребятников за глухими заборами. Забудь о них. Там бывают утечки. Зато есть сундучки, где мы держим настоящий материал. С самого нашего рождения Аллен сохранил одну операцию священной и неприкосновенной при тесном сотрудничестве с немногими из нас. У нас есть несколько офицеров, чьи имена никогда не попадали в картотеку двести один. На них нет ни счетов, ни бумажек. «Особые сотрудники». Термин Аллена. Я хочу сделать тебя особым сотрудником.
Последние слова он произнес шепотом, легонько постукивая пальцем по стакану.
— К примеру, — продолжал он тем же шепотом, — если наш Гарри Хаббард выходит в отставку прямо сейчас, то ему предстоит пройти ускоренный годичный курс с достойным денежным довольствием в престижной брокерской фирме на Уолл-стрит, а затем приступить к обслуживанию очень хороших клиентов. В дальнейшем особый сотрудник будет распоряжаться крупными средствами под руководством более опытных людей до тех пор, пока не научится работать самостоятельно. Все это даст ему возможность сделать блестящую карьеру и стать преуспевающим биржевиком. Агент на определенном месте. На всем протяжении своей карьеры особые сотрудники используются нами крайне экономно, от случая к случаю. Могу, однако, заверить тебя, что, когда в таком подключении возникает необходимость, речь, как правило, идет о задачах совершенно исключительной важности. Тебе, возможно, придется ворочать сумасшедшими капиталами по всему миру, обладая практически непроницаемой «крышей».