Призрак Проститутки
Шрифт:
— Возможно, я так и поступлю.
— Веди дневник. Хранить бумаги всегда проблема, но ты можешь бросать страницы в почтовый ящик в моем сейфе. К моему сейфу никто и близко не подойдет.
Я молчал. Пытался скрыть владевшие мною чувства — возбуждение, в известной мере панику и гордость от того, что отец так высоко меня ставит и предложил мне вести дневник. Выходя из «Сан-Суси», Кэл сказал:
— Забыл рассказать тебе, что, когда я прилетел в Майами интервьюировать приятельницу Фьорини, мне случайно довелось увидеть третий раунд боя Паттерсона с Джохансоном.
— Ты мне не говорил, что был в городе.
— Я несколько раз бывал в Майами, но не оповещал тебя, — отчеканил Кэл так, что у меня уже не было желания развивать дальше эту тему.
— И как прошел бой?
— На уровне клубного, не больше. А ведь они считаются чемпионами. Я упомянул об этом лишь потому, что случайно столкнулся с Сэмми Джанканой, и он был в великолепнейшем настроении. На руке у него висела чрезвычайно привлекательная девица. Просто обалдеть. Из тех, ради кого мужчина готов пойти на убийство. Поразительное сочетание — брюнетка с зелеными глазами.
— Ты не знаешь ее имени?
— Что-то вроде Макмэрфи или Мо Мэрфи. Имя не очень для нее подходящее.
— Это не она была с Кастро?
— Безусловно, нет. Почему тебе вдруг пришла в голову такая мысль?
— Описывая девицу Фьорини, ты сказал, что у нее были черные волосы и зеленые глаза.
— Ничего подобного. — Он явно огорчился. — Я что же, оговорился? Или ты неправильно услышал? Девица Фьорини блондинка с зелеными глазами.
— Значит, ты оговорился.
— Как странно. — Он ущипнул меня за бицепс достаточно сильно, чтобы и я почувствовал его боль. — Может, mayombero мухлюет надо мной.
— Ни в коем случае.
— В общем, пока у тебя мозги работают, веди дневник.
— Дассэр.
— С самого начала сделай кого-нибудь центром своего внимания. Это сфокусирует твои записи.
40
Апрель 1961 года
В случае моей смерти эти страницы должны быть вручены лично Киттредж Гардинер-Монтегю, Техническая служба. Особое задание. Исполнителем моей воли будет мой отец Бордмен Кимбл Хаббард; в случае необходимости он определит секретность этих страниц. Я вовсе не хочу ставить в неловкое положение миссис Монтегю или исполнителя моей воли.
Пусть эта первая запись служит заглавной страницей. Последующие записи будут вкладываться в конверты и передаваться на хранение, как было оговорено.
Эпицентр, 4 апреля 1961 года
Это первая страница, которая вкладывается в запечатываемый конверт.
После некоторых размышлений я решил вести дневник. Вторжение на Кубу намечено 17 апреля, а это ровно через две недели. Как только будет обеспечено передовое охранение, я полечу на плацдарм с лидерами эмигрантского Кубинского революционного совета. Возможно, я буду описывать последние две недели моей жизни.
5 апреля 1961 года
Хочу здесь извиниться, Киттредж, за подобный метод общения. Вы можете спросить, почему я не передал вам это через Хью. Пожалуйста, внушите ему, что никто, за исключением, пожалуй, моего отца, не оказал такого влияния на мою жизнь. У Хью необычайно могучий и решительный склад ума, и именно по этой причине я не хочу, чтобы он был между нами посредником. Если по каким-то своим, достаточно веским причинам он решит, что вы не должны видеть эти страницы, он их уничтожит. Поэтому одна мысль, что он может прочесть этот дневник, повлияет на мою манеру письма. В конце концов, вот уже восемь лет — с того летнего дня, когда мы познакомились в Крепости, — как я безнадежно влюблен в вас. Если я умру в бою от шальной пули, предназначенной для поражения более военной цели, я уйду из жизни, благословляя мою любовь, так как она дает мне моральную силу встретить смерть и сражаться за дело, в которое я верю, несмотря на все сложности взаимоотношений Альфы и Омеги. Наша борьба с коммунизмом придает достоинство и решимость одинокой душе. Поэтому я полагаю, что занимаюсь правильным делом, и люблю вас. Поскольку я питаю глубокое уважение к Хью и, однако же, признаю, что косвенно покушаюсь на его семейный очаг, я считаю себя теперь его отсветом.
Написал достаточно того, чего, пожалуй, и не следовало писать. Впредь постараюсь вести этот дневник достаточно живо, чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить ваше всеядное любопытство и желание знать, как все происходило.
6 апреля 1961 года
Учитывая природу нашего управления с его многозначительными анклавами, я подумал, что, возможно, вы не знаете, где находится Эпицентр.
Мы достаточно удалены от Ай-Джи-К-Л[173] и размещены в бараках, оставшихся после Второй мировой войны на Огайо-драйв и смотрящих прямо на Потомак. Нечего и говорить, у нас особые пропуска и собственный коммуникационный центр, намного опережающий все, чем располагает остальное управление. Он работал на операцию в Гватемале, будет работать и сейчас. Хоть мы и отъехали на определенное расстояние от Зеркального пруда, но стоки по-прежнему в вашингтонских болотах забиваются, полы в старых бараках скрипят, а плохая вентиляция напоминает о проблеме, которая возникает, когда принимаешь душ, и вынуждает опустошать нашу казну для приобретения дезодорантов, ибо мы обнаруживаем, что не являемся существами без запаха. Я упоминаю об этом как о неприятной стороне в нашей работе. Никогда еще столько добропорядочных людей, приверженных личной чистоте и своему делу, не страдали так от тесноты. Это является, пожалуй, наказанием, к которому мы не были готовы. Всякий раз, приезжая в Вашингтон на работу, я вспоминаю об этом. Наш местный бастион можно было бы обозвать Душегубкой. Так или иначе, описывать особенно нечего. Двухэтажные большие бараки. Наверху — Информационная, наша с Хантом вотчина. Столы, плакаты, стенды с пропагандистским материалом в разной стадии готовности. Как всегда, неизбежные перегородки. Одна из каморок в северном конце отведена для чертежников. Свет у нас относительно хороший по сравнению с первым этажом, где находится Оперативная комната (для входа туда требуется специальный пропуск — мне пришлось ждать двое суток допуска, несмотря на то что кабинет Кэла находится рядом с моим). Ну конечно, в Оперативной больше всего хочется быть. Там столько систем связи и проводов, что она напоминает съемочную площадку, на стенах висят огромные карты, сухопутные и морские, покрытые ацетатной пленкой, еще не тронутые фломастером. Ты вступаешь в святилище. Мне это напоминает операционную. Такая ощутимая тишина, как перед первым надрезом.
7 апреля 1961 года
Непосредственного начальника Ховарда по Эпицентру зовут Рыцарь. Рассказывая мне в Уругвае о своей службе в Гватемале, Ховард упоминал про Рыцаря, который работал тогда на него, так что я случайно знаю настоящее имя этого человека — Дэвид Филлипс. Это несколько осложняет дело: я ведь должен делать вид, что не знаю его имени. Ирония состоит в том, что это не имеет никакого значения. В Эпицентре ничто не пострадало бы, если бы мы звали его Дэйв Филлипс. Вот в Майами прикрытие играет свою роль, а здесь все считают, что мы наводим слишком большую гигиену. Поэтому в дневнике я буду называть его Дэвид Филлипс. Так я его мысленно называю и считаю, что это имя очень ему подходит: он высокий, ладно скроенный техасец с приятным лицом, не очень сильным, но не слабым и достаточно мужественным. Вид у него человека интеллигентного, но не слишком образованного. При распределении ролей его сразу определили бы как цэрэушника, и в данный момент он возглавляет здесь пропаганду. Приблизительно в 1958 году он порвал с ЦРУ и открыл в Гаване рекламное агентство, вполне считая, что Батиста проиграет и все старые рекламные фирмы станут при Кастро persona поп grata. Он не ожидал, признается он сейчас, что Кастро так быстро сдвинется влево и что коммунистическая партия не позволит никому, кроме своих членов, заниматься рекламой. Естественно, Филлипс выполнял кое-какое задание Фирмы, поэтому, когда он вытащил колышки и покинул Гавану, Трейси Барнс тотчас снова взял его с повышением. Филлипс сейчас идет вверх. Внешне они с Ховардом хорошо ладят. Но я догадываюсь, что на самом деле у них отношения как у тестя с зятем.
Со мной Филлипс довольно мил, и он мне нравится, но не слишком. Из-за того, что строит из себя гения в своей области. Он мог бы представлять «Дженерал моторс», «Ай-Би-Эм», «Дженерал фудс», «Тайм-Лайф», можно перечислять до бесконечности. Я полагаю, честолюбия у него не меньше, чем у Ховарда.
Более того, меня отвращает от Филлипса один его порок. Он вечно рассказывает какие-нибудь истории. Они достаточно смешны, если вы немного постараетесь рассмеяться. Слушая его рассказы и хмыкая, я чувствую себя тюбиком, из которого выжимают взбитые сливки. Достаточно будет одного примера: «Я знал одного американского корреспондента в Бейруте, с которым вот что случилось однажды, когда он ехал в Дамаск. Ехал он в „фольксвагене“, и у сирийской границы молодой солдат остановил его. Почему? По подозрению, что он контрабандой перевозит в своем багажнике автомобильный мотор. В борьбе с коррупцией правительство Сирии набрало преданных охранников прямо с ферм, и этот новобранец в форме никогда не видел автомобиля с мотором сзади. Мой друг, однако, будучи человеком бывалым, пожал плечами, развернулся, проехал сотню ярдов до ливанского поста, затем снова подъехал задом к сирийскому таможеннику.
Пограничник подошел к заду машины (который две минуты назад был передом), открыл капот, увидел, что там ничего нет, и сказал: „Можете въехать в мою страну“. Так что мой друг въехал в Сирию задом наперед».
Знаете ли вы, Киттредж, сколько такого рода анекдотов ходит тут? Я понял, что всегда старался по возможности избегать сотрудников вроде Филлипса. Его юмор вызывает у меня такое же ощущение, как рюмка алкоголя перед ужином у непьющего человека, которому доктор посоветовал раз в день выпивать по одной.