Призрак Проститутки
Шрифт:
— Никогда не смешивай конское дерьмо с коровьим. У Кэла Хаббарда оно зеленое. Он боится, что я возьму свое оружие и выстрелом в глаз проделаю дыру насквозь. И на него повесят самоубийство.
— Для вас хотят найти подходящее место. Место достаточно высокое. Мой отец — больше, чем кто-либо, — считает, что Маккоун был несправедлив к вам.
Харви расплылся в улыбке.
— Могу я увидеть письмо, которое он написал Джону Маккоуну?
Так продолжалось около часа. Я пережил оскорбления, его иронию, его безразличие к ужину. Где-то во втором часу ночи Харви начал говорить более долгими периодами.
— Ты здесь для того, чтобы уговорить меня вернуться, — сказал он, — а я заявляю, что готов вернуться в первом же мешке для трупов, который можно протащить через задний проход свиньи. А через задний проход свиньи, Хаббард, труднее пролезть, чем через игольное ушко. Так что вести переговоры нам не о чем. С другой стороны, давай поговорим. Я хочу до конца понять, почему существуют разные мнения по поводу того, как я веду здесь работу. Видишь ли, я нигде не получал поддержки. И я пришел к выводу, что меня намеренно послали не туда, — чтобы вынудить Бешеного Билла уйти на пенсию. Пошли вы все к такой-то матери. Я не выйду в отставку. Я не получил обещанной поддержки, поэтому Рим и не давал результатов. Ты знаешь, что у Хью Монтегю есть в этом городе итальянские источники, которые сидят очень высоко. — Он горизонтально поднял ладонь высоко над головой. — Агенты, которых он много лет назад завербовал и пестовал, итальяшки с министерскими портфелями. А мне доступа к ним Хью Монтегю не дал. «Работай с кисками, какие у тебя есть», — сказал он, а ведь я сделал для Хью Монтегю больше, чем для кого-либо. Этот человек — монументально неблагодарный образец того, как высокие чины не умеют говорить «спасибо». А ты, Хаббард, всегда был у него подносчиком полотенец.
— Выпейте еще, — сказал я, — может, станете помягче.
— Пошел ты. Я не собираюсь участвовать в космической оценке глубины моего падения. Этой расшифровки я не собираюсь давать.
Он вытащил из-под мышки свой «магнум». Я не знал, был ли это «кольт» или «смит-вессон», подумал было спросить у Харви, а потом решил, что никчемушный это вопрос. Харви прицелился, затем вскрыл револьвер и проверил барабан. И носовым платком протер его.
— Люди говорят, — продолжал Харви, — «Ну вот, он опять». — Вернул на место барабан и в задумчивости нацелил пистолет на меня. — Они пришли к выводу, что это лицедейство, а не понимают того, что я до самой глубины своего нутра по-честному хочу нажать на спуск и лишить чье-то тело имени. Вернуть его в общую кучу. Я не проделал этого с маленькой сволочью только потому, что у нас никогда не было настоящего поединка. Когда меня особенно остро прихватывало желание, как, например, сейчас, тот, в кого я бы прицелился, недостоин был войти в историю вместе со мной. Поэтому я не нажимал на спусковой крючок. Однако если бы сегодня здесь был Хью Монтегю, он стал бы мертвецом. — И Харви, прицелившись, спустил крючок, но в барабане не было пуль. — Если бы на его месте был твой отец, я бросил бы монетку. А ты… ты в относительной безопасности. — Он положил револьвер на стол. — Устраивайся поудобнее. Давай поговорим о другом.
В тот вечер он в первый раз нацелился на меня, но не в последний. Мы еще вернемся к пистолету. Чем дольше он лежал на столе, тем больше казался третьим, молчаливо присутствовавшим в комнате.
— Я хочу спросить тебя, что ты думаешь о Ли Харви Освальде? — перевел разговор на другую тему Билл.
— По-моему, тут еще не все ясно.
— Ерунда, Хаббард, и ты называешь это ответом? Выпей бурбона. — Он налил нам обоим. — Я задал тебе этот вопрос, потому что меня интригует имя Освальда. Как ты, возможно, знаешь, я ненавижу этого сукина сына Бобби Кеннеди так сильно, что это чувство способно вывести меня из глубокого сна и заставить вскочить с револьвером в руке. Старый рефлекс фэбээровца. Я бы пристрелил Бобби Кеннеди, сиди он сейчас на твоем месте. А этот Ли Харви Освальд — он тоже ненавидел Бобби. Словом, из двух братьев оставшийся в живых получает всю полноту ненависти. И я стал раздумывать об Освальде — не как о сотруднике управления, я не задавался вопросом, кто его ведет или был ли он espontaneo[227], нет, я просто проигрывал его имя: «Ли Харви Освальд» — такое странное имечко. Потом ударил себя по лбу. Убери «Освальд» — какое-то непонятное имя, оставь Ли Харви. Мальчишкой меня звали Вилли Харви. Как ты думаешь, Бог не намекает мне на что-то? Я начал исследовать биографию Ли Харви. Потрясающий материал. Знаешь, какую программу телевидения он любил больше всего, когда был подростком? Оказывается, «Я вел тройную жизнь», эту чушь, которую порол Филбрик насчет ФБР. Черт побери, Ли Харви, ведь и я, Уильям Кинг Харви, вел тройную жизнь в ФБР. И я сказал себе: тут нечто большее, чем просто совпадение. Я долго размышлял над этим, Хаббард, и пришел к глубокомысленному выводу. Существует что-то, противостоящее энтропии. Вселенная вовсе не катится в пропасть. Образуется нечто, что я назвал бы новой материализацией. Энтропия и эта материализация, возможно, так же взаимосвязаны, как материя и антиматерия. — Он задумчиво рыгнул. — Да, формы разлагаются и исчезают в море, на смену им приходят новые возможности, которые ищут своей материализации. Есть стремление к форме, Хаббард, Оно противостоит разложению. Я тебе все это говорю, потому что почувствовал невидимую нить, связующую меня с Ли Харви, — нить, которая подкрепляет мое представление о материализации. Она ищет новые формы. Это ясно, Хаббард? — И он опрокинул еще один стакан бурбона.
И продолжал говорить. Был момент, когда он проговорил без перерыва целый час. Говорил о том, каково сознавать, что ты мог прослыть гением и проиграл.
— Гениальность вытекала из меня дюйм за проклятым дюймом, и все благодаря твоему крестному Хью Монтегю… Ей-богу, есть основание пристрелить тебя. — И он снова взял со стола револьвер.
Так случилось еще дважды. В последний раз он минут десять держал пистолет на уровне моей головы. А я сосредоточил все внимание на том, чтобы глубже дышать — делать вдох и выдох. Я знал, что, если я сумею выбросить из себя весь перегоревший воздух, свежий воздух — или то, что от него осталось, — сам проникнет в меня. Сидя под прицелом револьвера, я вернулся мыслью к одному из последних дней двухнедельного скалолазания в то лето полжизни назад, когда я познакомился с Проституткой, и я вспомнил, как в один из самых последних дней стоял почти полчаса на скалистом выступе в шесть футов шириной, в то время как Проститутка осторожно пытался пролезть под на редкость неудобным навесом, а я понимал, что не смогу подстраховать его, если он будет падать. Меня подстраховывал якорный канат на моем уступе, но я не надеялся на якорь.
За эти полчаса я понял, каково висеть на вертикальной плоскости, а не стоять на горизонтальной. Помнится, я смотрел на простиравшуюся внизу равнину, и она казалась мне столь же недосягаемой, как исчезнувший континент Атлантида. Сейчас, сидя напротив Билла Харви под дулом его револьвера, я понял, каково жить под прицелом, и вовсе не был уверен, что доживу до зари, которая, как я знал, была самым могучим средством, способным удержать палец Билла Харви от спускового крючка. При этой мысли я чуть не улыбнулся.
К шестому часу нашей беседы Харви начал изображать Фиделя Кастро. Его потуги были далеки от совершенства, ибо трудно было найти менее похожих людей, но Харви, наверное, искал, во что бы перевоплотиться. А может быть, так действовало сочетание позднего часа, выпитого бурбона и того, что нас обоих переполнял адреналин? Я почувствовал, что настал момент, когда он готов позволить мне рассмеяться, и я мог фыркнуть, глядя на то, как Уильям Харви изображает Фиделя Кастро.
— «Я могу простить вас, — заявил Харви, задирая вверх свой нос фэбээровца и как бы обращаясь к невидимым свидетелям на небесах, — вас, североамериканцев, за то, что вы пытаетесь убить меня. Просто в цепи ваших провалов я обнаружил, что капитализм куда менее эффективен, чем я предполагал». Схватил я его интонацию, Хаббард?
— Продолжайте.
— «Я готов простить эти хоть и сконцентрированные, но слабые усилия, однако не могу пройти мимо того, что вы позволили вашим империалистическим коллегам поставлять нам танкеры протухшего машинного масла, от которого проржавели наши станки, после чего вы стали высмеивать неэффективность нашей социалистической системы». Прищучил я этого сукина сына?
— Близко.
— «Да, я могу простить ваши попытки прикончить меня, но я обязан вам сказать, что американский умысел, с нашей, кубинской, точки зрения, выглядит весьма странно. Распылить в телестудии ЛСД в надежде, что я им надышусь и предстану в нелепом виде перед моим народом; опрыскать мой костюм для подводного плавания бактериями туберкулеза; поговаривают о сигарах, пропитанных ядом, и взрывающихся раковинах. Кто же породил все эти идеи? Друзья мои, я обнаружил источник подобного вдохновения. Оно порождено английским литературным героем Джеймсом Бондом. Я поинтересовался этим агентом, Джеймсом Бондом, который выдает себя за человека действия, а выглядит таким дураком, такой фальшивкой. Я поручил нашему превосходному Гаванскому университету провести исследования автора Джеймса Бонда и выяснил, что этот джентльмен, Иэк Флеминг, является иссохшим астматиком со слабым сердцем и растраченной мужской силой. Вот такие люди создают ваши американские легенды», — закончил Харви речь Фиделя Кастро и согнулся пополам в приступе кашля. Поборов приступ, он отложил в сторону пистолет.
Харви еще раз возьмет его, но отлив в этой ночи уже начался. Наконец он встал и предложил:
— Давай прогуляемся. Я приму решение во время прогулки.
Мы прошлись вокруг посольства. Харви сказал:
— Кагэбэшники все время ходят за мной хвостом. Мелкие мерзости у них такие же малюсенькие, как козьи катыши. Я даже уверен, что именно они проткнули мне шины, когда я оставил машину у испанской лестницы. — Он похрипел. — Даже сейчас кто-нибудь, наверное, мог бы меня пристрелить. Я все еще у них на мушке. Ну и пусть. — Он снова похрипел. — О’кей, Хаббард, — наконец произнес он. — Я возвращаюсь. Но прежде я хочу устроить чертовски шумную отвальную. У меня будет бить фонтан — я это продумал, — фонтан из шампанского, которое будет стекать в водоем и снова выбрасываться в воздух. Для восстановления газа мы установим в водопроводе патрон с СО2. — Он просиял. — Завтра я разошлю телеграммы всем нашим представительствам в мире, что возвращаюсь в Вашингтон. И разреши добавить: я не оставлю тебя в покое и твоих, если что-либо или кто-либо будет указывать на то, что я возвращаюсь как опальный.
— На это и намека не будет, — сказал я.
— Да уж, лучше пусть не будет. — Он положил руку мне на плечо. — А ты не пьянеешь, Хаббард. Похоже, держишься на коне. Похоже, у тебя отцовская закалка.
— Куда мне до него.
— Жаль, у меня нет сына, — сказал он.
Мы вернулись к американскому посольству и проходили мимо часового у ворот. Харви повел меня вдоль задней стены.
— Хочу тебе кое-что сказать.
— Дассэр.
— Я тот, кто раскрыл Филби.
— Это нам всем известно.