Призрак в Лубло
Шрифт:
Почти одновременно в Лубло прибыли этот приказ о смертной казни и делегация, которая ездила в Краков к епископу в составе Яноша Йожефи и Якаба Мацко.
Епископ на словах сказал членам делегации:
– Тот, кого однажды срубила коса смерти, поверьте мне, дети мои, воскреснет, не иначе как в Иосафатской долине.
– Но все же он прислал и скрепленное его печатью письменное разрешение (господин Йожефи зашил его во внутренний карман своего жилета) разрыть могилу Михая Касперека и для успокоения населения - если это поможет - сжечь останки покойного.
Вот уж когда началось смятение в Лубло, едва
Над замком подняли парадное шелковое знамя. Будто король самолично находился в городе. Другой глашатай, тоже под барабан, объявил, что жители в течение двух дней обязаны были снести все фальшивые деньга в курию, и, если после этого найдут у кого-нибудь хоть один фальшивый динар, виновного беспощадно покарает закон.
Нет, губернатор не медлил и в тот же день приступил к расследованию, вызвав к себе вдову, пани Касперекне.
Со дня похорон красавица еще ни разу не показывалась на людях. Хотя интерес к ней в городе был огромен.
Некоторые из любопытных, наверное, готовы были бы мизинец дать на отсечение, только бы взглянуть, как она теперь выглядит. Хороша ли еще по-прежнему? Горят ли на ее лице белые розы румянца, с тех пор, как их ласкает привидение?
– О!
– вырвался возглас удивления из множества уст, когда она предстала в курии перед судьями. Стройный стан слегка наклонен, на белоснежном лице приветливая улыбка. Черная шелковая юбка так и дразнит таинственным шелестом. А как к лицу ей была маленькая расшитая шнуровкой жакеточка (тоже черная, потому что вдовушка все еще носила траур), которая так плотно облегала фигуру, что можно было сосчитать, сколько раз подряд она вздохнет. Только я никому не пожелал бы считать эти вздохи, чтобы голова не закружилась от хмеля. Даже губернатор и тот не мог оторвать от нее взгляда! А господин Гертей не удержался от того, чтобы не шепнуть на ухо Павловскому:
– Canis mater! [8] Ради такой красотки в самом деле есть смысл вставать из могилы. Что вы скажете, куманек?
Господин Криштоф Павловский был человеком немногословным, и потому он долго думал, прежде чем сказал:
– Эх, все женщины одинаковы. Я к своей, например, из могилы не вернусь.
Фелициан Козанович начал допрос:
– Скажите, сударыня, почему вы в трауре?
– Потому что у меня умер муж, - тихо отвечала вдова.
– Так кто же тогда тот человек, которого вы сейчас принимаете у себя в доме и. который провел у вас несколько ночей?
8
Черт побери! (лат.)
– Он, мой муж.
– Михай Касперек?
– Если ему на том свете не дали другого имени, значит - он.
– Кто же он: призрак, дух, тень, дьявол, или - настоящий человек из плоти и крови?
– Не знаю, - тихо, загадочно отвечала женщина.
– Как же вы не знаете? Ведь вы же муж и жена? Так что не говорите нам, будто вы не знаете. Ведь вы же разговариваете друг с другом, наверное, он
Касперекне покраснела до самых ушей, стыдливо закрыла лицо шелковым передником.
– Так.
– Ну вот, - подхватил Козанович.
– И что же, горяч его поцелуй, как поцелуй любого другого мужчины? Приятен он?
Мария оскорбленно покачала головой, и прекрасные волнистые волосы ее вдруг стали распространять вокруг себя в зале свежий аромат фиалки. И в самом деле, в волосах у нее было заколото несколько цветков.
– Другие мужчины меня никогда не целовали.
У Фелициана Козановича (в конце концов ему было всего лишь тридцать пять лет) защипало в носу от запаха фиалки, который, смешавшись с дразнящими ароматами женского тела и волос, поплыл вокруг судейского стола. Казалось, губернатор уже готов был вскочить, поцеловать красавицу, - разумеется, в интересах общества - и спросить: таким был тот поцелуй? Однако, сдержавшись, он не сделал этого.
– Мария Яблонская, - произнес он сдавленным голосом, запинаясь, - мы заседаем здесь именем бога и короля, желая положить конец злодейству. И поверьте, нам не доставляет удовольствия задавать вам всякие глупые вопросы. Нас интересует правда, истинное положение дел. Мы отнюдь не хотим бесстыжими глазами заглядывать за занавеску вашего супружеского ложа и наслаждаться, видя, как вы краснеете. Мы просто хотим убедиться, что тот, о ком идет речь, - настоящий мужчина, ваш супруг, даже и после того, как сошел в могилу. Или он во всех отношениях - просто видение, фантом, не так ли?
Вдовушка отвернулась от судий и святых отцов - потому что на заседании присутствовали священник и два монаха из закличинского монастыря - и едва слышно пролепетала:
– Мужчина...
– Ох и проказник!
– покачав головой, пробормотал себе под нос господин Гертей.
– Под присягой можете повторить эти слова?
– Повторяю под присягой, - отвечала вдова, осмелев.
– Занесите в протокол, - приказал губернатор, обращаясь к Вильщинскому, а затем снова приступил к допросу госпожи Касперекне:
– И что же говорил ваш супруг? Как долго будет он еще путешествовать на этом свете после отбытия на тот свет?
– Мне он наказал никогда ни о чем таком его не спрашивать.
– Так о чем же вы тогда говорите, оставаясь с ним вдвоем?
– О самых обыденных вещах.
– Было ли вам известно, что еще при жизни он занимался волшебством или состоял в связи с ведьмами? Был ли у него талисман? Не носил ли он под рубашкой каких-либо колдовских средств: высушенной ящерицы, волшебных трав или кольца?
Мария с улыбкой покачала головой:
– Нет, нет. Ничего такого я не замечала.
Губернатор с явным недоверием взглянул на нее. Он был убежден, что секрет страшной истории в Лубло кроется в каких-нибудь волшебных средствах. (Что ж, этому удивляться не приходится: ведь дело происходило в те времена, когда сама богиня Фемида не стеснялась с вполне серьезным видом гоняться с мечом в руках за ведьминым помелом. И что уж там говорить о Фелициане Козановиче, упрекать его за то, что он не знал, что ведьмы и призраки относятся не к одной категории со злодеями, что против злодеев нужно высылать полицейских, а против ведьм и призраков - народных учителей.)