Призракам не платят сверхурочные
Шрифт:
Палка в руках Каэла начала вращение, превратившись в светящийся тускло-зеленый круг. Не прекращая покачивания, карни перехватил палку в левую руку и плавно поднял ее над головой. Я завороженно следила за вращением палки, но только глазами, тело внезапно перестало меня слушаться.
Гул, издаваемый карни, сменил тональность, теперь в нем появился ритм — четко прослеживаемый, но совершенно незапоминаемый. Ритм бился в голове, пульсировал в висках тупой болью, заставляя мир вокруг расплываться. И уже сквозь затянувшую взгляд мутную пелену я рассмотрела блеклое облачко белесого тумана, змейкой поднимавшееся из-за спины над левым плечом Каэла. Туман вытягивался
Стоило смерчику сформироваться окончательно, как за окном взвыло. Мощный порыв ветра ударил в стену мотеля, ставни загрохотали, да так, что я испугалась, что их вообще вырвет с петлями. На лице карни не дрогнул ни один мускул, но, кажется, в глазах мелькнула тревога. Надеюсь, все-таки, показалось. Что-то мне не по себе, когда Каэл беспокоится.
Отложив палку, Каэл двинулся к кровати. Призрачный смерчик над его плечом дрогнул, наклонился, поворачиваясь воронкой ко мне. Захотелось отшатнуться, но пошевелиться я все еще не могла. Плавным, непрерывным движением, карни перетек на кровать, усаживаясь напротив меня в точно такой же позе. Неведомо откуда достал колосок бездушника, одним движением содрал с него семена, растер их в ладони и бросил мне в лицо.
Зажмуриться я не успела, лишь заморгала часто-часто, чувствуя, как запорошила их пыльца, покрывавшая семена в колоске. Ветер взвыл, ударив уже в другую стену — комнату мы сняли угловую. Каэл едва заметно нахмурился и повторил процедуру уже со вторым колоском. Смерчик дернулся в сторону сверкнувших золотистыми искорками над пламенем мисочки-свечи семян, но карни, не прекращая гудения, грозно рыкнул, и тот поспешно вернулся на свое место.
Ветер за окном удвоил усилия, громко бросая пригоршни песка в ставни. Третий колосок лишился семян, но достались они на этот раз не моему многострадальному лицу, а смерчику за левым плечом Каэла. Тот охотно проглотил все подношение, даром, что призрачный.
— Дишшштра силаээ каарррнн! — выкрикнул карни, резким броском сверху вниз швыряя семена с последнего, четвертого, колоска в огонь моей мисочки.
Семена вспыхнули, непогода взревела, и в реве этом я четко расслышала разочарованный, кровожадный вой, огонь полыхнул, выливаясь мне на пальцы. Выронить мисочку я не успела — Каэл перехватил.
— Спи! — резко приказал он, легонько стукнув меня пальцем по лбу.
Кажется, в сон провалилась я еще до того, как упала назад на подушку.
Тело затекло от неудобной позы, в боку и щеке, которой я вжалась в подушку, кололо. В голове шумело, как при сильном похмельи. Вскакивать и вообще делать резкие движения я поостереглась, памятуя, как моя голова этого по утрам не любит. Полежала немного, припоминая, что вчера пила. По всему выходило, что ничего крепче чая в рот не брала.
События ночи слились в один невнятный кошмар. Пугающая тень из зеркала, безумный ритуал Каэла… Вот так и начинаешь верить, что шаманы карни — не просто разновидность “фольклорного творчества примитивных народов”. Честно признаться, до нынешней ночи я была уверена, что это все представления для доверчивых зевак. Просто способ заработать для карни в новом мире, в котором хозяин уже не обязан заботиться о своих рабах, а работы, к которой эти создания пригодны, не так уж и много.
В памяти всплыли слова жиппи о том, что у меня есть шаман и бездушник. И что они как-то связаны с Лицом Бога. Возможно ли, что все это части, требуемые для какого-то
“Гитара у него была”, - вспомнила я слова Пэм о “красавчике”, с которым девушка познакомилась в баре накануне своей смерти. Я тогда отмела все подозрения. Ну в самом деле, уж Пэм точно не назвала бы карни “красавчиком” и не стала бы с ним выпивать. Да она, скорее всего, и внимания бы на него в баре не обратила. Пэм во все времена интересовали только человеческие мужчины и только те, которые способны без колебаний купить девушке самое дорогое шампанское в баре.
Головная боль немного отступила, и я приоткрыла глаза. Комната тонула в уютном полумраке — насколько полумрак может быть уютным в номере грязного мотеля. Солнечный свет пробивался сквозь щели в ставнях. Красный. Плохо. Значит, небо все еще затянуто тучами, сегодня куда-то рыпаться из мотеля не выйдет. А оставаться в одном номере с вызывающим столько подозрений карни было откровенно страшновато. Если не сказать — жутковато.
Осторожно перегнулась через край кровати. Каэл спал. Снова лицом к двери. Укрылся простыней по самую шею и даже ухом не повел, когда подо мной тихо скрипнула пружина матраса. Я потянулась к сумочке, которую с вечера поставила на прикроватную тумбочку. Там у меня пузырек с аспирином — неизменный спутник утренних пробуждений. Потянулась и замерла.
На запястье левой руки, на том месте, где лучше всего чувствуется пульс, красовались две ранки. Круглые, глубокие, похожие цветом на свежие синяки, они примостились как раз над вздувшейся синеватой венкой, поверх застарелого шрама, который я обычно прикрывала широким браслетом. Браслета на руке не было, хотя я точно помню, что на ночь его не снимала. Больше всего ранки напоминали… след от клыков. Не брачная метка, надеюсь, но слишком подозрительно на нее похоже.
Вместо пузырька с аспирином рука потянулась к револьверу. Не долго думая, я выхватила его из сумочки.
— Твою мать, Каэл! — зашипела я, взводя курок.
Ответом мне была насмешливая клыкастая улыбка. Карни лежал на спине с открытыми глазами, с интересом наблюдая за мной.
— Не стоит тыкать заряженным оружием в людей, если не собираешься стрелять, — доброжелательно заметил он, когда убедился, что я оценила улыбку. — Тем более, когда внимание того, кого ты держишь на мушке, отвлечено на более интересное зрелище, — улыбка стала шире.
— Что? Твою мать! — повторилась я.
Этот… с меня не только браслет ночью снял, но и, похоже, вообще всю одежду. Вместо любимой комбинации на мне красовались символы и закорючки, весьма похожие на те, которыми Каэл рисовал на собственном теле перед началом ритуала. Только мои были багрового цвета, как синяки.
Не отводя дуло револьвера от виновника этого безобразия, второй рукой я попыталась стереть с левой груди символ, похожий на кудрявое солнце. Краска не стиралась, даже после того, как я послюнявила палец. Надавив на линии рисунка, я почувствовала легкую, но неприятную боль.
— Тво… - выругаться в третий раз я не успела.
Плавным, бесшумным движением, которое я заметила слишком поздно, Каэл оказался рядом со мной. Он легонько сжал мое запястье и осторожно вынул револьвер из разжавшихся пальцев. Отпустил меня, вынул патроны из барабана, отложил револьвер подальше и уселся на пол перед кроватью, с усмешкой наблюдая, как я трясу непослушной кистью.