Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
— Это все? — оборвал ее Никифор.
— Пока Алексей не занят, пусть по прибору своему проглядит? Очень надо! — сказала секретарша.
— Опять вне очереди? Все за блатных стараетесь? — упрекнул он.
— Я за «Справедливость», — с нажимом произнесла секретарша.
Никифор порозовел. Майка уловила в воздухе напряжение, но причины его не поняла. Слово «блатные» было для нее пустым звуком.
— Ох, доиграетесь, — сказал Никифор.
— Пан не выдаст — хитрованец не съест, — весело ответила
— Давайте сюда, — он расписался в красной папке. — Если случай неупущеннный, «Блюбка» врать не станет — четкую картинку даст.
Савонаролова убежала.
— И больше никого не впускать! — крикнул ей в спину директор.
Возвращая себя в привычно-добродушное настроение, он закинул голову и, глядя в потолок, пошевелил губами. Ловя нужную волну, он решил, должно быть, подумать о чем-то волшебно хорошем.
Причина директорских улыбок в тот миг готовилась к своему новому выступлению, но девочке о том было знать пока рановато.
— Итак, корявка, — вынырнул из личного счастья Никифор. — Вот и добрались мы до подлинного благовещания.
«Пещера Лихтвейса»
Директор Пан воздел руки, словно призывая дождь, и тут же прямо из паркетного пола с глухим стуком полез забор-частокол, отделяя мужчину и девочку от остального мира.
Разномастные колья, с треском пробивая пространство, тянулись к потолку.
Жутковато.
— Да, неуютно, — признал Никифор под деревянный перестук. — Зато никто не разрушит наш покой.
— Как вы это… — не сумев подобрать слов, Майка покрутила руками.
— «Сгущенка» — трюк нехитрый. Действует недолго, но беседам с глазу на глаз много и не надо. Они редко затягиваются.
Достигнув потолка, колья образовали что-то вроде чулана нелепо-огромной высоты.
На мужчину и девочку упала чернота.
— Ты темноты боишься? — спросил померкший Никифор.
— Нет, — ответила Майка, которая не могла разглядеть даже собственной руки.
Она боялась, но говорить об этом было уже поздно.
— А я боюсь, — признался Никифор. — Жаль, не умею я на полутонах работать. Или белое или черное. Или свет, или темнота. Сгущение до полупрозрачности — умение тонкое, нежное. Мне не по рукам, — его голос задрожал и оборвался.
Майка поплыла в кромешной тьме, большого удовольствия не испытывая. «Темно, как в пещере Лихтвейса», — подумала девочка чужими словами.
Так говорила бабка, если Майка чего-то не знала. Сейчас в этих словах содержалась двойная правота: девочка понятия не имела, о чем ей собирается поведать Никифор, да и его самого она не видела.
«Темно, как в двух пещерах Лихтвейса, — поправила себя Майка. — Или нет, как в тысяче пещер».
Страшнее она придумать не сумела.
— Вы сказали благовещание, — робко напомнила она.
— Да, именно, — донесся из черноты голос Никифора. — Извини, волнуюсь.
Раздался короткий резкий звук, похожий на удар хлыста. Мрак под ногами Майки посветлел. По полу «пещеры Лихтвейса» поплыло озерцо золотистого света. Задумчиво поплескавшись, оно утолщилось, нарядившись в линии и углы.
Между Никифором и Майкой вновь возникла трехцветная «пирамида талантов». Теперь она волшебно мерцала и казалась сделанной не из сухого песка, а из живого золота трех сортов — красного, желтого и белого.
— Сколько раз видел, а каждый раз, как впервые, — лицо Никифора освещал призрачный свет. Он любовался своим творением. — Ты видишь?
— Вижу: одаренность, дарование, дар, — уверенно перечислила Майка.
— И больше ничего?
Чудо! Теперь Майка разглядела над пирамидой нечто похожее на крошечную каплю.
— Чтоб увидеть дальше других, нужно встать на плечи гигантов, — проговорил директор Пан.
Капля, неторопливо вращалась то в одну, то в другую сторону, словно разглядывая пирамиду.
— Что это? — спросила Майка; голос ее едва не пресекся от волнения.
— То, что способно увидеть символ в груде золотого песка, — проговорил Никифор. Он был не меньше Майки заворожен волшебной фигурой. — Дар даров.
«Дыр-дыр» — послышалось Майке.
— Дар даров, — повторил Никифор. — Талант видения. Это способность различать дары, угадывать их до последней крайности, предсказывать их развитие… Дар даров помогает видеть людские таланты.
— А другие не видят?
— Хотят, пытаются, немного могут, но лишь обладатель дара даров способен различать таланты в такой подробности и полноте.
— Здорово, — только и смогла вымолвить Майка.
— Нет, не здорово, — сказал Никифор. — Это великолепно. Это восхитительно. Это невероятно. Дар даров — универсальный ключ, который подходит к душе каждого. Его владелец заглядывает в души не как вор или случайный прохожий, а как долгожданный гость.
В золотом сиянии пирамиды, с напевным голосом, с блестящими глазами, в черном, как тьма, костюме и с пламенеющим галстуком директор Пан выглядел настоящим чародеем.
— Представь, какая картина мира откроется нашим взорам, если мы будем знать наверняка, где вырастают новые Ломоносов, Ньютон или Лобачевский?! Какие возможности может открыть нам новая прозорливость?! Ни один Дар не пройдёт мимо нас, ни единому мы не позволим сгинуть, пропасть или переродиться…
— Ты! — увлекшись, Никифор вновь понесся мыслями в такие дальние дали, что Майка испугалась утратить под ногами почву.
— Я?
— Да, нам так видится. Такая у твоего дара конфигурация.