Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
— Конфи… чего? — слово было не конфетное, как сначала решила Майка, а какое-то… цельнометаллическое.
— Образ дара, или, как сейчас говорят, «конфигурация», — пояснил он. — Одним дар дается тонкий, как игла, другим плоский, но обширный, как тарелка, есть дары — обручи, дары-мячи, и даже дары-плюшевые мишки.
— Такие разные? — Майка поглядела на идеально пригнанные части пирамиды.
— Даже самая мелкая песчинка имеет свое лицо — стоит лишь приглядеться.
Никифор произвел едва заметное
Теперь стало отчетливо видно, что фигура составлена из множества разнообразных частиц — больших и маленьких, заостренных и округлых, зубчатых и плоских, как блин. Только вот эта штучка над пирамидкой выглядела цельной и неделимой.
— Капля, — задумчиво произнесла девочка.
— Или слеза, — добавил Никифор. — Все зависит от тебя. Твой Дар, твой выбор, твоя судьба.
— У меня тоже есть судьба?
— Она есть у всех дароносцев. Таковы правила пользования даром.
— Хорошая судьба?
— Непростая. Но простых судеб вообще не бывает, это раз, твоя судьба будет интересной, это два. Скучать тебе не придется, это три.
Представлять себя человеком с судьбой было ново, интересно и… тяжеловато. Судьба — это тебе не розовая жемчужина на шнурке. Она потяжелее будет.
Майке вдруг захотелось назад, в парк, где было так безоблачно-весело. А еще лучше к папе с мамой.
— А нельзя все назад повернуть, чтобы, как прежде? — спросила Майка.
— Ты сама как думаешь?
— Такой кысмет, — девочка кстати вспомнила Меринокобылу. Смешную, но мудрую.
— На Совете Дружины мы долго думали о тебе. Гадали. Спорили. Глядели в «Блюбку». Сверялись с «Несу». Призывать — не призывать, быть или не быть, надо — не надо. Мала ты еще, корявка, совсем веточка, но ждать уж нельзя. Не имеем права. И времени не имеем.
Сквозь частокол просочились гулкие тревожные гудки.
Золотая пирамидка распалась на песчинки и исчезла, а колья рухнули, вмиг обернувшись тусклой поверхностью старого кабинетного паркета.
«Дедский мир»
Гудки повторились. Один короткий, два длинных, и еще три длинных.
— О-ко-ло ви-да-ла, — сложились в голове девочки странные слова.
Детина-мальчик-Васенька объявлял тревогу.
Лампа на письменном столе лихорадочно замигала, незаметные прежде створки в центре стола откинулись, расталкивая бумаги и книги, из круглого отверстия выехала подставка с металлической чашей, полной белоснежной пены.
«Как взбитые сливки», — подумала Майка.
Никифор дернул за веревочку, болтавшуюся справа от него, за спиной Майки что-то грохнуло, вызвав дрожание оконных стекол и книжных витрин.
Девочка испуганно обернулась. Дверь директорского кабинета лежала на полу, а проем оказался затянут тонкой переливчатой пленочкой, похожей на молочную пенку.
— «Показуха» — пояснил ученый бородач. — Показывает все, что хочешь. Ну, в пределах разумного, конечно.
Он зачерпнул пену из чаши и залепил ей уши, сделавшись похожим на обмороженного чебурашку.
Майка хотела прыснуть, но не посмела: директор Пан был серьезен.
Склонившись над горкой пены, он кивал, будто кому-то внимая, а сам изредка приговаривал.
— Да… взлом… так… понимаю… продвинулись?.. далеко?.. потери?.. Двухголовая копытом бьет? Пусть бьет. Она за себя постоит… Кто еще? Кто?!! — Никифор заволновался. — Ее надо изолировать. Она нам очень нужна. Повторяю: нужна очень! У нее еще полуглавный выход в последней части. Плачет-рыдает? Пускай. Она по-другому не может. Да! Такая у нее роль… Куда девать? Куда-куда, да хоть под лестницу… Что еще?.. Ясно… сейчас уловлю…
Никифор поглядел на экран и повелел:
— Гражданка «Показуха», явите входной сектор.
Белое пространство пошло рябью — Майка увидела полчища серых ежей со зверскими физиономиями. Клацая острыми зубами, они лезли из небольшого темного отверстия и заполняли собой гладкое белое пространство, похожее на кухонную раковину.
«Зараза! Зараза! Зараза!» — мигали в углу экрана тревожные слова.
— Обзор ясен. Высылайте «бригадира», — Никифор опять говорил в пену. — Нет, шестерка слабовата. Седьмого давайте. Да, его, — по раздельности продиктовал главный начальник «Детского мира». — На старт! Внимание! Марш!
В тот же миг на экране полчища ежей накрыла мохнатая белая тряпка. Она закружилась, завертелась, вбирая серость и оставляя после себя яркое белоснежное пространство.
— Что ты видишь? — спросил у Майки Никифор.
— Ветошь и злых ежиков из трубы.
— Кто побеждает?
— Чистота.
— А у меня «наши», — сообщил директор, с интересом глядя в «Показуху». — Вот еще немного и Штирлиц окончательно перехитрит Мюллера.
Майка сверилась с экраном: там тряпка домывала кухонную раковину. От серости не осталось и следа.
— Мы разве не одно и то же смотрим?
— В «Показухе» каждый видит то, что ему удобней. Картинки разные, а смысл один.
— Какой?
— Победа будет за нами.
Горнист вновь подал голос: два коротких, один длинный.
— У-нес-ло, — распознала девочка.
«Чистота! Красота!» — тут же замигали в углу экрана успокоительные слова.
— А с кем мы воюем? — спросила Майка.
— С «Дедским миром».
— С кем? — Майке показалось, что она ослышалась.
— С «Дед-ским ми-ром», — по слогам произнес Никифор. — У хитрованцев небогатая фантазия и большое желание играть против наших правил. Так и повелось: мы — «Детский мир», а они — «Дедский».