Про Кешу, рядового Князя
Шрифт:
При всем уважении к величавому старику Кеша не в силах удержаться от вопроса: если, дескать, в голову вбить гвоздь, машинка сломается или нет?
Дипломат перестает стрекотать машинкой и, видимо, усиленно работает головой. Наконец он неопределенно хмыкает и снова пускает на Кешину лысину лягушку.
– Это смотря какая голова,– помолчав, глубокомысленно говорит он.– В другую, так и железнодорожный костыль не жалко всадить.
Дипломату нравится это заключение. Он не без удовольствия повторяет его слово в слово и
– А, Фотий Фатьяныч?
– Эт ты точно, Никодим Никитич,– часто кивает маленькие вихрастый старичок, направляя бритву на засаленном ремне. Старичок, по всему видать, рад, что полусонное молчание, наконец, прервано, и пускается в рассуждения:
– Возьми моего Генку. Не просыхает, оглоед! Пришел вчера назюзюканный и орет: мне ваш муравейник в печенках сидит, сколько вас тут на квадратный метр? Пора, грит, вас помаленьку изводить хлорофосом! Нет, ты понял, Никодим Никитич? Хлорофосом, подлец! В армию негодяя не взяли, ума-разума не дали, так ему не то что костыль, железный лом не поможет!
Разглагольствуя, вихрастый старичок с прищуром поглядывает на Кешу . Дескать, что ты шалопай, как мой оглоед Генка, видно всем. А вот прибавит ли тебе армия ума-разума?
6.
За очередным поворотом начинается асфальт, и колонна новобранцев шагает по нему куда веселее. Теперь у Кеши даже голова меньше болит, хоть работает по-прежнему туго. Как сон, вспоминает осточертевший перестук колес, гомон в вагоне. Парню уж кажется, что это не он бегал тайком в привокзальные магазины за «пузырем». Будто не его на вторые сутки пути застукал вездесущий сержант Шевцов и без лишних слов разбил о рельсы три бутылки. Кеша тогда переживал целый вечер и все повторял, что сержанту дико повезло – тронулся поезд. Иначе он бы ему такое сотворил, такое!.. В тот вечер слушатели обнаружили у Кеши богатейшие залежи непечатных слов.
Следующий поворот, и – вот он, военный городок авиаторов! Здравия желаем на два года, товарищ гарнизон! Что ты, скажи на милость, таишь в себе для Кеши Киселева? В самом ли деле прибавишь ему ума-разума? А сам Кеша – что он тебе несет в своей стриженой голове?
Городок окружает тайга. Она подступает к казармам, всевозможным постройкам и офицерским домам. Некоторые домики вообще заплутали в лесной чащобе. А на территории сосны растут реденько, будто случайные прохожие. Стоят они вовсе не строгими шеренгами, как подобало бы им стоять здесь, в расположении воинской части.
Куда ни глянь, тайга, тайга. Над ней легким абрисом обозначены сопки, еще дальше еле угадываются настоящие горы. Ближе к городку гигантскими серебристыми кубами высятся ангары. Должно быть, там и начинается аэродром.
Как только колонна новобранцев оставляет за собой ворота гарнизона, за деревьями начинается сотрясающий небо рёв – заработала турбина реактивного самолета. Значит, летчикам сообщили. Словно бы они специально выжидали, когда новички подойдут поближе, чтобы поразить их фантастическим басом своих машин. Новобранцы поражены. Они начинают чаще наступать друг другу на пятки, потому что смотрят не под ноги, а туда, в сторону ангаров. Через несколько минут серебристая стрела вонзается в звонкую, как колокол, синь. Надо думать, начинаются образцово-показательные полеты. Сделав огромный круг и пролетая над гарнизоном, самолет вдруг грохает на всю округу пушечным выстрелом. Колонна разевает рты и даже приостанавливается.
– Братцы, взорвался, что ли?– ахает кто-то.
– Да нет, это он из пушки. Верно, товарищ сержант?
Сержант Шевцов снисходительно ухмыляется и, помедлив для важности, отвечает этой зеленой молодежи таким тоном, словно истребители со своим воем и буханьем давно сидят у него в печенках:
– Звуковой барьер преодолел... Подтянись! Равнение в рядах!
Новобранцы уважительно поглядывают на удаляющуюся точку в небе и продолжают безбожно наступать друг другу на пятки. Колонна то растягивается, как жевательная резинка, то горбатится, словно не люди, а гигантская гусеница ползет по гарнизонной дороге.
А вон и первые обитатели военного городка.
На обочине стоит грузовик с цистерной вместо кузова. Это топливозаправщик. Заправляет он, понятно, самолеты. Из-под машины торчат четыре пыльных солдатских сапога. Сапоги беспрестанно дергаются, скребут каблуками землю, и это означает, что их хозяева заняты ремонтом вверенной им боевой техники. Слышен беспорядочный перестук гаечных ключей, натужное кряхтение и рубленые, но удивительно ёмкие фразы в адрес ходовой части и ее изобретателей.
Одна пара беспокойных сапог вовсе исчезает под брюхом машины, а вместо нее показывается перепачканная, недовольная физиономия солдата. Пилотка на нем надета на манер кутузовской треуголки. Солдат вытирает рукавом пот со лба и тут замечает колонну новобранцев. Лицо его моментально оживает:
– Витька, пляши – замена чешет!
Вторая пара сапог мигом скрывается под машиной, уступая место еще одной голове. Плясать Витька не в состоянии, лежа на животе, поэтому он ограничивается тем, что играет на губах туш.
– Моя замена,– удовлетворенно говорит он и напевает:– Я так давно не видел маму...
Лежа под машиной, солдаты с интересом разглядывают пестрое пополнение. Витька толкает плечом своего напарника:
– Глянь, петух какой шлепает!
Петух – не кто иной, как Кеша , который в самом хвосте колонны метет дорогу остатками роскошной бахромы. Кеша решает, что в гарнизон следует являться эффектно или, на худой конец, с независимым видом. Ничего стоящего не выдумав, он вставляет в зубы сигарету.
– Привет папуасу!
– Эй, земляк, панталоны не жмут?
Это они так неуважительно о моднейших Кешиных «дудочках». Но Кешу не проймешь такими дешевыми подковырками. Он прикуривает на ходу и только после этого отзывается с хорошо усвоенной небрежностью:
– Прэфэт, девочки! Что, коломбина больше не чихает?
В этот момент он наступает на чьи-то пятки, спотыкается и цедит сквозь зубы:
– Ты, пентюх! Разжалую в рядовые!