Пробуждение барса
Шрифт:
— О богатстве князя Реваза Орбелиани не спорю, — насмешливо произнес Отар, — я вызываю щедрого азнаура.
Дато быстро взглянул на побледневшего Реваза и, одернув рукав чохи, пересек духан.
Духанщик поспешно сунул в руки мальчика кувшин, и тот стрелой вылетел во двор.
— Ты что моего гостя задеваешь? Хочешь познакомиться со щедростью азнаура? Держи башку!
На мгновение медный кулак мелькнул в воздухе… Отар, теряя сознание, обливаясь кровью, увлекая за собой стол, свалился на пол. Серебро беспокойно кружилось вокруг него. Черный башлык, вскочив, обнажил кинжал. Дато ловко увернулся, перескочил стойку и прыгнул вперед. Черный башлык ахнул, схватился за бок и тяжело рухнул на скамью. Духанщик хладнокровно взял у прибежавшего мальчика кувшин, вылил на голову Отара холодную воду, не спеша вытер о шарвари руки, велел мальчику собрать серебро и помог Черному башлыку вытянуться на скамье. Запихивая в кисет серебро, духанщик выражал свое восхищение силой и ловкостью молодого азнаура.
Дато поправил рукава, застегнул ворот и учтиво извинился перед Орбелиани за прерванную беседу. Мамука с глубоким уважением подвинул Дато скамью.
— Теперь, князь, в духане будет тихо, и можно заказать еще сациви и поднять чашу за избавление от назойливых спутников.
— Приятная у тебя рука, азнаур… Имя не запомнил.
— Зови Дато… а далеко, князь, едешь?
— В Кватахевский монастырь… Настоятель Трифилий…
— Давно в гости зовет, все некогда было нам с князем, — поспешно перебил Мамука.
— Хорошее время выбрал. Царь в Твалади.
— Как в Твалади?
Спохватившись, Реваз стал объяснять причины своей неосведомленности — на джейранов охотился, месяц в горах был, думал, царь еще в Тбилиси.
— О, о, ноги держи, так не поднимешь, малый! Голову, голову не урони.
Мамука заинтересованно разглядывал лицо Отара, представлявшее собой вздутый синяк. Он оживленно давал советы двум мальчишкам, с трудом волочившим пострадавшего. Духанщик предложил Отару занять комнату наверху.
— Все равно, — добавил он, вздыхая, — с таким лицом никакого дела не сделаешь, значит, и торопиться незачем.
Такое же гостеприимство было оказано и Черному башлыку.
— Останься, пока не поправишься, с поломанными ребрами даже плохих овец не сторгуешь…
— Царь сейчас веселый. Удачная война, в Картли тихо… А ты, князь, не родственник Иллариону Орбелиани? — спросил Дато, оглядывая опустевший духан.
— По крови он брат моего отца, а по поступку злейший враг. Не плохо царь с Илларионом расправился. Илларион всегда дураком был.
Дато инстинктивно угадывал заинтересованность Ревазом двух оставшихся в духане и решил не допустить беседы между ними, даже если придется отложить поездку за «овцами» на некоторое время.
Подумав, он предложил Ревазу отправиться сейчас же в путь и заночевать вместе в духане «Цоцхали». Реваз, боясь новых осложнений с духанщиком, и сам решил уехать, а в «Цоцхали» он, конечно, не повторит глупости и переночует, как скромный азнаур. На это уйдет только полмарчили.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Над западным входом Давид Строитель в блестящей кольчуге, с обнаженной саблей угрожающе смотрел в голубую полутьму. Перед ним мерцала хрустальная лампада. В глубоком своде купола переливалась небесная лазурь. Святые в золоте ярких одежд затейливого Востока, с оружием и крестами, тянулись к грозному Давиду. Византийские орнаменты, скульптурные изваяния, фрески, оттененные зеленым и синим колером, застыли на бледных стенах. У царских дверей на иконостасе, в золотых ризах, убранная жемчугами и яхонтами, покоилась пресвятая богородица кватахевская, окруженная пышной свитой в серебряных окладах. Великолепные византийские капители и богатая утварь украшали храм, тяжело опиравшийся на четыре восьмиугольника.
Золотая митра, сверкая разноцветными глазами, опустилась на бархатную подушку. Доментий, епископ манглели, окруженный черным духовенством, заканчивал богослужение.
На хорах пели: «Ис полла эти, деспота». Луарсаб, взволнованный произнесенной сейчас клятвой о сохранении тайны Кавты, открытой ему настоятелем Трифилием, дрожащими руками придерживая шашку, ставил свечу Давиду Строителю.
Георгий X, затянутый в голубую куладжу, оживленно беседуя с Феодосием, епископом голгофским, Даниилом, архиепископом самтаврским, и тбилисским митрополитом Дионисием, твердыми шагами направился к выходу.
В парадной трапезной персидские ткани покрывали узкие дубовые столы. Серебряные кувшины, наполненные соком монастырских виноградников, круглые блюда с тяжелыми плодами, исфаханские цветного стекла графины, окруженные рюмочками, замерли в отражениях овальных окон. В глубоких нишах, хранящих прохладу, поблескивало матовое золото сосудов.
Дикие леса карабкались по ступеням гор. Отвесные скалы обрывали настойчивые набеги врагов, и, соблазненный этой охраной, царь Давид Строитель воздвиг над крутизной Кватахевский монастырь. Ревностный собиратель затейливых мозаик, Давид решил повторить Византию; проникнутый книжной мудростью, он сосредоточил в безопасной обители книгохранилище, потемневшие древние тахиграфические письмена.
Загремели тяжелые цепи, вздымая желтый камень с огромного дна Кавтисхевского ущелья. Разрастались ореховые аллеи, качались на ветках тяжелые плоды, пышно расцветал розами притаенный сад.
Перед каменной папертью серебряная струя фонтана возносилась к изменчивому небу. Стыдливо прячась за густой галереей деревьев, потянулись от желтых плит к скалистым изгибам вереницы двухэтажных келий. Под молчаливыми окнами журчал прозрачный ручей.
Размножая тучные стада, разбрасывая разноцветные виноградники, удобряя широкое поле, вращая мельничные жернова, перегружая маслобойни янтарным маслом, выращивая табуны коней, «святая обитель» отличалась от княжеских остроконечных замков, окруженных распластанными деревьями, только благоуханием елея, промыслом пиявок и черными облачениями.
Не раз воинственные монахи, сбросив рясу, вскакивали на коней, обнажая меч против посягателей на монастырские владения.
От серых утр до синих сумерек монастырь томился жаждой обогащения.
Бесконечной лентой двигались скопированные иконописцами, под требовательными глазами греческих мастеров, дешевые иконы.
Седые летописцы, сгибаясь над лощеной бумагой, обогащали «обитель» сказаниями о ближних и дальних веках.
Изворотливые монахи, переодетые богатыми рыцарями, купцами, певцами, нищими, выскальзывали из кватахевских ворот, изучая с помощью хитрости, креста и золота внутреннее состояние ближних и дальних государств.