Пробуждение барса
Шрифт:
Шадиман злобно сбросил куладжу. Нет! Не для того сидел он столько лет на скромном месте воспитателя Луарсаба… Нет. Шадимана нелегко сломить! Значит… надо убрать Орбелиани… Он сбросил цаги и с удовольствием почуствовал бархатную теплоту мягкого ковра… Ничего, царь, Шадиман в январе будет праздновать две свадьбы: красавица Гульшари и честолюбивый Андукапар немало хлопот доставят тебе, а сестра Шадимана Мария и Сиуш Амилахвари соединят линию восточных крепостей и замков…
Светильник царапнул синим когтем остаток масла и мгновенно погас. Летучая мышь ударилась в закрытое окно.
ГЛАВА
Чалые туманы висли на шиферных изломах, затягивали предрассветное небо бесцветной камкой, медленно сваливались с крутизны в балки и отлоги, повисая хлопьями на оголенных ветвях. С далеких вершин, под гул ледяного обвала, налетали ветры, и тогда разрывалась камка, и глубокая голубизна окаймлялась, будто перстень, серебристой оправой гор.
Из лесных чащ выходили ощерившиеся шакалы, долгим воем вспугивали зимнюю тишь, спускались к потемневшим равнинам деревень, упорно выслеживая неосторожную овцу.
Пролетали зимовать журавли. Поседелые чинары стыли в прозрачном воздухе.
Изгибаясь, отражая суровые берега, обмелевшие реки, дремотно огибали обглоданные веками валуны, оставляя на их морщинах холодные брызги. Кружились, хрипло каркая, старые вороны.
По ночам мерцали острые иглы звезд, сосала золотую лапу Большая медведица и, точно засыпанный снежной россыпью, белел Млечный путь.
Зимою приятнее ходить на дикого зверя, обновлять папахи, чохи, чистить оружие, чинить конскую сбрую, проводить время в беседах у раскаленного мангала, но Георгий объявил: «В эту зиму отдыха не будет». И, точно охваченный пламенем, он с первого света до холодных звезд носился по вздыбленному Носте.
— Ни себе, ни другим покоя не дает, — бурчали одни.
— Откуда узнал, что так лучше? — изумлялись другие.
И только месепе яростно претворяли в камень и дерево мысли загадочного владетеля.
Вереницы буйволов, вытягивая морщинистые шеи, на ржавых цепях волочили тяжелые бревна. Дорога круто поднималась в гору к опустевшему поселку месепе, и еще теплые бревна, прощаясь с похолодевшим лесом, жалобно скрипели, цепляясь за крутые изгибы.
Ностевцы оживленно встречали плененные дубы и под четкий счет подкатывали их к широким грудам уже распиленных на длинные доски лесных исполинов.
И там, где раньше люди дышали зловонным теплом, где в мутной плесени гнездилась нищета, на выровненной площадке разрушенного гнойника готовились к постройке новой шерстопрядильни…
— Георгий, от стариков я, — сказал дед Димитрия, разглаживая седые усы, свисавшие над ароматной чашкой воскресного чахохбили, — скоро в Тбилиси коня направишь: стыдно нам, если нуждаться будешь. Мы тоже гордость имеем — наш азнаур князей затмить должен. Благодаря тебе хорошо живем, решили опять подать собрать…
Саакадзе раньше не замечал тесноты, простой папахи, но теперь положение придворного азнаура обязывало блистать одеждой, иметь слуг, конюха и во избежание насмешек, подобно Квливидзе, беспечно швырять монетами. Все яснее становилась неизбежность следовать примеру других азнауров. Точно водоворот, затягивали его вековые устои и традиции. Для укрепления своего авторитета необходимо было избегать опрометчивых поступков и не ставить больше себя в тяжелое положение.
Георгий поморщился, вспомнив пророчество кадаги, неизвестно откуда появившейся в Носте на базарной площади.
На
— Вай ме! Вай ме! — надрывно голосила она, раздирая шершавую грудь закостеневшими когтями. — Раньше железная цепь от купола святого креста тянулась до купола мцхетского храма. И ходили по цепи через Арагви благочестивые монахи поклониться мцхетским святыням и уходили обратно. Но послал с Ялбуза на Картли ведьм Тартар. Ари-урули-урули-урули кудианеби! Проникли ведьмы в сердца людей, стали люди забывать бога всемогущего, и стала опускаться железная цепь, а теперь совсем рассыпалась и пропала куда, никто не знает… Вай ме! Вай ме! Крови, крови сколько вижу! Забыли старики бога, забыли о небесном рае ради земной гордости. Никто не видал, никто не слыхал, как сошел Тартар с Ялбуза, крепко смотрели большие глаза, страшно скрипели каменные зубы, черный дым змеей вылетал изо рта. Ари-урули-урули-урули, Тартар. Перестанет бог защищать отступников, потащит их Тартар к себе в ад, будет жарить на раскаленной жаровне, будет жевать и выбрасывать обратно, ни смерти, ни жизни не будет у несчастных, бегите, люди, в церковь, бегите, пока не поздно. Вай ме! Вай ме! Ари-урули-урули, урули кудианеби!
И старухе с безумным зеленым огнем в глазах бросилась бежать через мост и скрылась за речными валунами. И черный дым, как клялись ностевцы, взметнулся над рекой.
Ностевцы в ужасе заметались по базарной площади. Несмотря на солнечный день, наталкивались друг на друга и, пугаясь, с криком «очисти нас, боже, очисти!» отбегали. Спотыкались о камни, цеплялись за деревья и вдруг, словно гонимые, бросились к священнику…
К вечеру дом Георгия обступили месепе. Они умоляли Георгия не лишать их посланного богом испытания и не переводить их в глехи. Георгий обещал уступить их просьбе, но месепе они будут только называться, а в остальном будут жить не хуже всех глехи. И старики, роняя слезы, робко смотрели на небо: может, бог хоть перед смертью позволит им называться глехи.
В воскресенье в переполненной церкви, после обедни, священник прочел список, скрепленный церковной печатью, о переводе самых молодых месепе в глехи и несколько семейств глехи в мсахури…
Кровь прилила к вискам Георгия. Он радовался чаду свечей и тяжелому, потному воздуху, помогшему ему скрыться в каменной нише от людских взглядов.
Синий дымок кадильницы щекотал ноздри…
Георгий очнулся, перед ним стояла дымящаяся чаша с чахохбили; он с трудом старался уловить смысл длинной речи деда Димитрия.
— …Сейчас как раз амкары приехали кожу скупать, говорят, черкесский князь десять тысяч седел заказал. Амкар Бежан хвастает, будто ты у него вместе с князем в гостях был… Если со всех подать собрать…
— С месепе ничего не берите, — поспешно перебил Георгий.
— Почему? Ты сам одинаковые права с глехи им дал, пока ничем не провинились, нехорошо обижать… Очень гордятся, когда сборщик к ним приходит, больше показывают, чем имеют… Сборщик уже знает их хитрость, половину берет… Вот отец Эрасти, крепкий человек, умный тоже, в шерсти хорошо понимает… Большую власть ты ему дал, всю семью в глехи перевел, от радости без вина пьяный ходит, хвастает — шерсти больше будешь иметь…