Пробуждение барса
Шрифт:
Снабженные точными сведениями, настоятели, поражая царей прозорливостью, овладевали нитями государственных дел, вмешиваясь в большие и малые события царства.
Коронации, объявление войны, междоусобия феодалов, женитьба царей, княжеские браки, судебные тяжбы, посольские дела скреплялись именем бога.
Сгибаясь под ярмом рабства, влача тяжелые цепи, доведенные до отчаяния жестокостью феодалов, крестьяне также стучались в крестовые ворота. Возвышая авторитет церкви, служители креста добивались облегчения податей, согласия на свадьбы, отмены продажи просителя; но, проводя золотую цепь между церковными тайниками и крепостным правом, в серьезных делах служители креста проявляли осторожность, сводя защиту к незначительным смягчениям.
Сменялись цари, убегали века, налетали смерчи, сметая царства, а Кватахевский монастырь упрямо расширял владения, упрямо копил в тайниках богатства.
В тихие сумерки еще Баграт V, проезжая Твалади, любовался стройными инокинями, черной волной спускавшимися к виноградникам.
Врастали в серые массивы темные башни, и растекалась слава о «святости» христовых невест. И инокиням, прикрываемым покровительством царей, святая обитель казалась незыблемой.
Но однажды из страны силы на одичалых конях, в оранжевых кофтах, в голубых сапогах, в острых шапках, с катапультами, ножами, палицами, с хвостатыми оронгви, с дикими выкриками «сюргюн» налетела желтая буря…
Из тайных ниш поспешно вытаскивали оружие, тревожный звон колоколов кричал о помощи. Знали инокини, как страшные люди уводили из разрушенных монастырей красивых монахинь, уводили в далекие юрты, пропахнувшие дымом очагов и конским потом. Брали насильно в жены, продавали в рабство, заставляли поклоняться чужому богу. И молили колокола о помощи, но лежала разбитая Грузия под голубыми сапогами беспощадного Тимурленга. Ускакал Баграт в неприступный замок, забыл стройных инокинь, напрасно умоляли колокола, напрасно с бойниц свистели стрелы, напрасно трупы защищали вход в монастырь. Пали тяжелые ворота. Хлынул в них желтый поток…
Бегут инокини в храм, умоляют нарисованного Христа защитить святых дев.
Хохочет мугал, потрясая дубинкой, хохочут тысячи мугалов, приплясывая вокруг пламени, облизывающего храм. Звенят звенья на закованных инокинях. Хохочет мугал, любуясь живым факелом. Смиренно смотрит нарисованный Христос на гибель своих невест, молчат выброшенные из окладов святые…
Вздрагивает остывший пепел. Тяжело поднялась раненая Грузия, напрягает каменные мускулы, и снова солнце расправляет горячие крылья над любимой долиной, снова цветут затейливые города, снова томятся жаждой обогащения святые обители.
Но суровы лица католикоса, архимандритов и настоятелей святых обителей. Суровы решения церкви передать Кватахевский монастырь монахам, и поспешно подсказывают угодливые женщины о недостойности не только обитать, но и посещать святую обитель женщинам, «где во имя Христа приняли мученический венец святые девы».
С тех времен не только храм, но и порог Кватахевского монастыря не смеют «в грехе своем» переступить женщины. Только у наружной стены для смиренниц выстроена часовня, где богомолки могут возносить «теплые молитвы» к всемогущему богу…
Так сменялись цари, убегали века, налетали смерчи, сметая царства, а Кватахевский монастырь упорно расширял владения, упорно копил в тайниках богатства.
Феодосий откинулся на высокую спинку кресла и погладил волнистую с проседью бороду.
— Думаю, царь, лучше тебе добровольно согласиться, нельзя противиться желанию грузинских царей.
— Сказал — пока не признают Картли главенствующей над всеми грузинскими царствами, не пойду на союз.
— В Кахети, царь, нехорошо, — мягко произнес Доментий, — по-родственному вмешаться надо. Царь Александр Кахетинский с царевичем в Исфахане сидят, держит их шах Аббас, думаю, коварное замышляет.
— Сейчас наследник кахетинского престола Георгий народом любим за твердость перед шахом, и вера Христа крепка в нем… Помочь надо, царь, — поддержал Феодосий.
— Помочь? Всем известно недовольство шаха Аббаса царевичем Георгием. Пристало ли мне против Ирана идти?
— Сейчас можно, Кахети с Турцией воюет. Шах такое любит… Говорил мне князь Сулейман — московские послы помощь дали. От грозных пищалей стрельцов Михаила Семеновского бежали турки, много раненых и убитых оставили, а пленные кахетинцы домой вернулись. Сулейман послом в Московию от царя Александра ездил. Сто восемьдесят солнц взошло, пока доехал. Могуче государство русийское… Патриарх Иов крепко церковь держит. Народ бога боится, царя чтит. Верные люди престол охраняют, недовольные после пыток довольными живут… Стрельцы огненным оружием владеют… Сейчас и нам время помочь кахетинцам против турок.
— Опасно, отец Доментий, князь Татищев на шаха хмурится… Да, да… Не следует нам Картли опасности подвергать.
— Великий государь северных стран Годунов не против шаха думает, за веру Христа печалится. Шах или султан — одинаково магометане, враги наши, а русийский царь большую власть имеет, не страшится ни Ирана, ни Турции, ни даже цесаря Рудельфа… И вера у нас с Годуновым одна, греческая…
— Вера одна, отец, а царства разные. Да, да… Сто восемьдесят раз солнце небо перережет, пока Годунов до Картли дотянется, а шаху полмесяца довольно. От такого быстрого гостя солнце и месяц потерять можно.
— Русийские дела на конец отложим, о Кахети решить надо, — кротко произнес митрополит Агафон. — Филипп, архиепископ алавердский, предупреждает — лезгины в Лагодехи показались, первым делом церковь разоряют… Пресвятой отец католикос Евдемос благословил решение духовенства… За церковь огорчается.
Георгий X понял: съезд духовенства в Кватахеви «по монастырским делам» и церемония клятвы Луарсаба лишь предлог, а главное — дела в Русии и Кахети.
Он быстро снял кольцо и надел на другой палец: уступить — значит окончить упорную борьбу за первенство Картли, не уступить — католикос разгневается.
Взгляд его метнулся по благочестивым румяным лицам божьих посредников.
— Подождем царя Александра… Георгий Кахетинский только наследник. Пристало ли царю Картли неравному помощь оказывать? Да, да… не в союзе я с Кахети… Мамия Гурийский что скажет? Тоже помощи против турок просил… Тогда сами настаивали отказать, а вера у нас тоже одна…
— Тогда не время было, турки с Триалетских гор спускались. Потом Мамия спокоен к церкви…
— Спокоен от бедности, свои богатства на войну тратит… Да, да… Манучар Имеретинский только год на престоле, двадцать лет имеет, а какой горячий! «Большие земли завоюю…» Имерети раздвигать границы собирается, а картлийский царь помогать должен… Вот одишского князя Александра в аманатах держу… да, да. Кругом враги… Церковь одна!.. Церковь одна, а престолы разные, такое всегда помнить надо…