Пробуждение барса
Шрифт:
Сазандар залпом осушил рог, потряс его над головой и, раздув гуда, обернулся к Саакадзе:
— Теперь, азнаур, в честь твою я расскажу о нашем Тбилиси, но только…
Знойный как воспеть калеки? Как сказать хвалу Тбилиси?Хрусталя зима здесь чище, лето ярче изумруда.Тут колеса водяные, там сады переплелися,Мельниц гул неугомонен, — вниз Кура летит оттуда.Бань мозаика прохладна, серные сверкают воды,Купола вздымают бани, в каждой — каменный бассейн,И кирпич картлийский красный украшает в банях своды,Сквозь оконца боковые солнца луч пыльцой усеян.Кто войдет туда, тот станет белый, словно снег нагорный,А невеста молодая выйдет розе лишь подобна,Под дудуки зазывает не один духан просторный,По путям, вновь проведенным, проходить теперь удобно.Много лавок на майданах, перекрыты перламутром,Холст в них хойский, шелк грузинский и парча серебротканна,Белокаменные храмы блещут вечером и утром,В них тяжелые иконы служат богу неустанно.В них священников, монахов больше, чем дождя в апреле,Но не больше, чем на складе золотых монет чеканных.Царь сидел в Метехском замке, соловья он слушал трели.Но заплакало вдруг небо, приближенье видя хана.А за ханом тьма сарбазов, возглавляют их сардары,Вздрогнул царь — князей сзывает: все на бой, пока не поздно!Стал народ картлийский дружно, стал в дружины под удары!Хан разгневался коварный и сдавил Тбилиси грозно.Бой неравный длился долго. Кто пронзен стрелой иранской,Обезглавлен кто сарбазом, смертью кто погиб иною,Запылал Тбилиси славный под пятой магометанской,Хан разрушил крепость, храмы, царства завладел казною.Но картлийцы непокорны, дух свободы в них возвышен,Войско собирают снова по нагорьям и долинам,Колыхаются знамена. Рокот рога вновь услышан:Для Куры преграды нету, и преграды нет дружинам.Берегись ты, хан! Ты видишь, как Тбилиси вновь отстроен,Тень бойниц зубчатых крепость над садами распростерла.Не уйти тебе от плена, меч поднял картлийский воин,За тобой спешит в погоню, разорвет собачье горло.А теперь к веселью! Чаши пусть звенят, нет лучше звона,Сочинитель песни этой первый выпьет дар природы,Да благословит вас солнце, или мцхетская икона,Или песня боевая боевых певцов народа! [11][11]
Вольный перевод с грузинского народного сказа выполнен Борисом Черным.
Георгий внимательно выслушал песню и поднял преподнесенный ему рог вина:
— Друзья амкары, эта песня призывает нас к большим делам… Куйте мечи, от которых не убежит ни один хан, готовьте седла, на которых будем держаться в самом жарком бою, точите стрелы, которые достанут и Исфахан и Стамбул, закаляйте подковы, следы которых врежутся в дороги востока и запада, делайте цаги, которыми мы будем давить врага…
Царевич Луарсаб сидел в комнате сестры, нежно ее лаская. Тинатин, удивленная и обрадованная вниманием обожаемого брата, показывала ему розовых скворцов в золоченых клетках, рассказывала о своих радостях и огорчениях и неожиданно заговорила о достоинствах Нестан, почему-то всеми обижаемой. Нежась к брату, она просила защитить любимую подругу. Луарсаб пристально посмотрел на темно-золотые кудри и странно зеленые глаза одиннадцатилетней дочери Орбелиани. Он ясно представил себе положение одинокой княжны. Первое горе всколыхнуло в нем сочуствие к чужому несчастью и дремавшую любовь к сестре. Захотелось порадовать Тинатин, и он поклялся взять отныне под свое покровительство Нестан и оберегать до дня ее свадьбы. Тинатин радостно захлопала тонкими ладонями и заставила Луарсаба скрепить клятву поцелуем Нестан. Девочка, краснея, подставила пунцовые губы, и Луарсаб с серьезной торжественностью прикоснулся к ним.
Тинатин не знала, от каких бед она оградила Нестан своим покровительством.
Послы шаха Аббаса встревожены. Они знали: не для пустого времяпрепровождения сидит здесь более часа Шадиман, сверкая остроумием и весельем. Серебряный кувшин беспрестанно наполнял чаши густым вином, душистые фрукты обременяли изящные вазы. На зов князя вбегал юркий нукери, быстро метал глаза в сторону Шадимана, но, не видя тайных знаков, ставил полный кувшин на столик и уносил пустой. Из принесенного кувшина Шадиман неизменно первым наливал себе и залпом опоражнивал чашу в знак отсутствия в вине яда.
Ханы теряли терпение, но, по правилу персидской дипломатии, первым надо было заставить высказаться противника, ибо, «кто первый заговорит, тот уже проиграл», — и собеседнику ставили замысловатые капканы, подкатывали скользкие камни и заводили в дебри Адамовых лесов. Но Шадиман не хуже ханов знал опасности персидской дипломатии и, ловко лавируя между каверзными вопросами, в свою очередь подставлял собеседникам острые пики.
— Виноград — утешение глаза, виноградный сок — услада жизни. У русийского царя пьют медовое вино, а в суре корана «Пчелы» оно разрешено и правоверным.
Эреб-хан, не давая себя напоить, ехидно протянул:
— Обрати благосклонное внимание и на суры корана «Корова» и «Женщины», там вино запрещено, ибо сказано: «Не соблазненный дурманом на охоте донесет свою жажду до земзема».
Шадиман предложил в ожидании блаженства земзема поднять чаши за процветание Ирана и Картли.
Карчи-хан сузил глаза и медленно произнес:
— Иран под властью шах-ин-шаха уже достиг полного расцвета, а если Картли изберет для своих «ста забот» переговоры с северными странами, то и она, несомненно, достигнет расцвета…
Шадиман звонко стукнул чашей о серебряную вазу и весело сказал:
— Одни разговоры не обогащают страну. Звон оружия, звон золота…
— Нам известно, мудрейший Шадиман, турецкое золото еще звенит в ваших кисетах, но постоянные междоусобия в Гурджистане опустошат даже богатства русийского царя… Но великий шах Аббас не оставит любезную Картли…
— Мы гордимся покровительством великого из великих шах-ин-шаха, но картлийцы решили сами заботиться о себе.
Послы поняли — положение картлийцев прочное, и решили всеми мерами добиться согласия. После долгого состязания в хитрости Карчи-хан спросил, нравится ли князю предложение могущественного северного властелина?
Шадиман наивно обрадовался мнению умнейших ханов о русийском царе.
Карчи-хан, улыбаясь, пожалел, что достоинства русийского царя не сокращают пути между Московией и Картли, а терщик, по мнению арабского поэта, нужен, когда идешь в баню, а не тогда, когда подают пилав.
Шадиман выразил сожаление об упущении столь важной истины, но, имея предложение длиннобородых послов пользоваться терщиками из русийского стана на Тереке, Картли по беспечности отклонила намерение оставить здесь искусных терщиков с пищалями, ибо сейчас Картли наслаждается пилавом, а не баней.
Ханы, едва сдерживая бешенство, пожелали Картли приятного аппетита и поинтересовались, в какой мере праздничное настроение относится к желанию шаха взять в жены царевну Тинатин.
Шадиман похвалил ханов за верные мысли, ибо праздничное настроение исходит исключительно из дружеского расположения к Картли великого шаха Аббаса. И только по правилу гостеприимства Картли не отказалась от дружбы с единоверной Русией, тем более, когда много предлагают, не лишне быть осторожным.
— Может, благородный князь скажет, чем Картли оплатит щедрость обещания царя Годунова?
Шадиман, хитро улыбаясь, посмотрел на ханов и добродушно ответил:
— Русийский царь желает видеть свою дочь Ксению картлийской царицей.
— Во имя аллаха! Ксения?! А не Тинатин?!
— Нет, Ксения, благородные ханы, наверное, знают — царевну Ксенией зовут. Наш мудрый царь предложил привезти в Тбилиси царевну. Мы тоже заранее любим знакомиться с будущими царицами.
— Бисмиллах! Царь Георгий решил взять себе вторую жену?
Шадиман выразил сожаление — бог христианский не отличается щедростью аллаха, поэтому христиане не могут иметь больше одной жены… Да и могущественный царь Русии вряд ли пожелал бы выдать двенадцатилетнюю царевну за повелителя, годного ей в отцы.
Послы тревожно переглянулись. Шадиман, как бы не замечая замешательства ханов, продолжал:
— Но даже если бы царица Мариам умерла, да продлит бог ее драгоценную жизнь, Георгию Десятому пришлось бы послать полцарства в подарок другому царю за юную царевну.
Ханы с глубоким уважением посмотрели на картлийского царедворца. Эреб-хан, затягиваясь голубым дымом из кальяна, заявил, что в подобных случаях ни один царь иначе не поступает. Щедрый шах Аббас, уверенный в благосклонном ответе царя Георгия, уже заготовил поистине великолепные подарки для царской семьи и князей, сторонников шаха.