Пробуждение барса
Шрифт:
— Если бы не природное любопытство, — заметил Шадиман, — я бы предложил великодушным ханам предоставить царям состязаться в щедрости, а самим предаться «усладе жизни», ибо беседа, приправленная вином, больше искрится.
Ханы выразили готовность удовлетворить любопытство благородного князя, но Шадиман поспешно заверил, что собственное воображение уже нарисовало ему великолепный калым могущественного шаха Аббаса.
После приличной настойчивости ханов Шадиман согласился поделиться своей догадливостью.
С глубоким изумлением послы слушали Шадимана: требование грузин превышало всякие ожидания. Первым опомнился Эреб-хан. Он холодно спросил, не ослышались ли ханы? Вооружение для пяти тысяч картлийских дружинников? Не для охраны ли границ от длиннобородых козлов?
Шадиман удивился. Русийский посол князь Татищев лучше ханов пил, ему после четырех кувшинов память не изменяла… Он, Шадиман, высказал только свои мысли, о чем заранее предупреждал. У длиннобородых козлов было больше воображения, но на них никто здесь за это не обиделся.
Карчи-хан сузил глаза и металлическим голосом предупредил, что и Иран не обижается на богатое воображение русийского царя, хотя Исфахану известны некоторые планы длиннобородых.
Шадимана огорчило нелестное мнение послов: неужели он, князь Шадиман, решился бы беседовать с благородными ханами о незнакомых им предметах?
Ханы поспешили уверить князя в своем восхищении его тонким умом и поинтересовались, известно ли Картли о не совсем правильном владении Годуновым русийским троном.
Шадиман посоветовал не придавать этому значения, ибо все цари немного боком влезают на соблазнительное кресло, часто украшенное кровью отцов и братьев…
Эреб-хан, пристально посмотрев на Шадимана, попросил утолить и его любопытство: за кого сватает Годунов свою дочь?
Шадиман с большим увлечением ударился в подробности планов могущественного русийского царя, желающего соединить русийскую царевну с картлийским царевичем Луарсабом.
— Церковь одна, неисчислимое приданое, для охраны царевны Годунов обещает стрелецкое войско, но когда много дают, надо быть осторожным, и мудрый царь Георгий, сославшись на юность Луарсаба, отложил переговоры на сто восемьдесят солнц: за это время выяснится, в какую сторону выгоднее Картли повернуть коня.
Положение оказалось серьезным, и послы не знали, важнее ли добиться руки Тинатин, желаемой шахом только наперекор планам Годунова, или другим способом добиться разрушения намерений русийского царя внедриться в Гурджистан и… коварно подобраться к Ирану.
Ничем не выдавая планы шаха Аббаса о совместной с Борисом Годуновым борьбе против Стамбула и о расширении торговых отношений между Ираном и Русией, Карчи-хан высказал восхищение осторожностью картлийского царя, не принявшего решения без совета великого шаха Аббаса, который, конечно, не пожелает породниться с нецарственным царем Годуновым. Картлийцам придется выбирать… А воображение мудрейшего князя Шадимана оказалось наполовину скромнее воображения шаха, но раз Картли больше не просит, невежливо послам быть навязчивыми. Только относительно вооружения шах будет настаивать на восьми тысячах: персияне любят это число… Оно поможет дальнейшим победам «льва Ирана» над турецким полумесяцем… А для царицы шах-ин-шах выбрал сам индийское ожерелье — каждая жемчужина подобна миндалю.
— До нас дошло, — вставил Эреб-хан, — давнишнее желание царицы. Ведь царь Георгий другой женщине преподнес такое украшение… «Лев Ирана» решил успокоить царицу… Тебе, князь, особенно будет приятно лично известить царицу об этом…
Эреб-хан молодцевато выпрямился.
— Не меньше удовольствия доставляет мне, любезные ханы, лично передать вам решение царя: после привезенного калыма и грамоты на Лоре, скрепленной клятвой, подписью и печатью великого шаха Аббаса, царевна Тинатин будет готова к путешествию в Исфахан.
Ханы запротестовали — они рассчитывали на удовольствие вернуться в Исфахан с царевной.
Шадиман сослался на обычай Грузии, требующий не менее двух приездов макреби — свадебных посольств, — дабы соседние царства поспешность не сочли за пленение. Необходимо также приготовить приданое и свиту. А завтра для спокойствия князь Бартом передаст благородным ханам запись с перечислением обусловленного, ибо на память не следует рассчитывать: она изменяет чаще женщин.
Эреб-хан, отбросив чубук, осведомился у Шадимана, не рассчитывает ли князь свитой Тинатин обогатить шаха?
— Обогатить шаха можно только лишней женой, — со вздохом ответил Шадиман, — но я надеюсь, великодушный «лев Ирана» не будет препятствовать грузинкам изредка приезжать в Картли для личного уведомления Метехи о здоровье Тинатин.
Глаза ханов скользнули по непроницаемому лицу Шадимана, и Эреб-хан выразил уверенность в уступке шаха понятному желанию царицы Мариам.
Шадиман мягко посмотрел на серебряный месяц, склонившийся над Махатскими холмами, на нежную поволоку тбилисского неба и предложил опорожнить последнюю чашу в честь окончания свадебных переговоров. Он посоветовал получше отдохнуть ввиду предстоящей в честь благородных ханов большой охоты и состязаний на мечах молодых князей.
Шадиман встал:
— Да будет усладой ваш отдых под кровлею царя Картли.
Ханы на любезный намек Шадимана об их полной безопасности рассыпались в ответных пожеланиях, но лишь Шадиман вышел, уныло стали обсуждать положение дел. Шадиман ясно дал понять: без обусловленного калыма Тинатин не выдадут и не разрушат союз с Русией.
— Шах Аббас должен быть доволен, — докончил Карчи-хан.
— Доволен? — переспросил Эреб-хан. — Знай, доверчивый советник: каждому правоверному безопаснее держать голову в шлеме, чем в шахском дворце.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Приготовления к отъезду Тинатин заканчивались. Маленькая Тинатин, вначале ощущавшая только ужас перед страшным шахом, под влиянием Шадимана стала считать себя избранницей бога, обреченной на жертву во имя родины, и твердо решила понравиться шаху и служить многострадальной Грузии.
Георгий X, видя перемену в настроении Тинатин, еще больше проникся доверием к Шадиману, уже с полной властью первого советника царя распоряжавшемуся в замке.
Тинатин жадно впитывала в себя нежность Луарсаба и любимой подруги Нестан, проливавшей потоки искренних слез. Заметное внимание Луарсаба к Нестан тревожило Астандари: желтая лиса еще потребует обратно драгоценности Иллариона.