Проданная на Восток
Шрифт:
И этот мужчина сейчас коварно улыбался, снова упираясь обеими руками в стороны, чтобы удержать ее на месте, и нежно провел ладонью по её щеке.
— Я ошибался. Прости, что втянул тебя во всё это, Агата. Я был так ослеплен своей местью, что думал, это путешествие расставит всё на свои места. Так и случилось, но… Прости за то, что пришлось пережить. А ещё я не думал, что ты осмелишься заключить с ним договор.
— О, ты ещё плохо знаешь меня, Джонотан. Я умею быть очень упрямой.
— Нет-нет, это я знаю прекрасно! — рассмеялся он.
— А теперь я прошу, Джонотан. Пожалуйста. Поцелуй меня, — потребовала Агата с затаенным смехом и предчувствием грозы.
— Как долго я мечтал это услышать, кирия ди Эмери…
— Теперь кирия ди Арс.
— Тебе идет, — Джонотан кивнул и наконец прижался губами к ней, сначала легко касаясь скулы, щеки, скользя дыханием ниже и, наконец, так долгожданно приникая к губам.
“Госпожа Дикарка”, будто подчиняясь воле своего капитана и повелителя, послушно ухнула в пропасть, вызвав волнующее чувство падения… но не в пропасть, нет. Агата подалась вперед и сама прильнула к самым горячим и сводящим с ума губам.
Джонотан скинул с плеч камзол, оставшись в тонкой рубашке, под которой проступали такие приятные — она помнит по танцу с клинками — напряженные мышцы. Воспоминание снова бросило в жар.
Агата, не помня себя от волнения, провела ладонями по его талии и проникла под рубашку, которую вытащила из-под широкого пояса. Джонотан выдохнул с низким стоном и снова впился поцелуем.
Сложно было сказать, падала она потому, что корабль качало, или потому, что подгибались от сильных чувств ноги, но Джонотан чутко ловил её и удерживал в крепких объятиях, ещё сильнее распаляя жар.
— Джонотан… — ахнула Агата, когда в следующий раз они уже не устояли и сначала ударились о стенку каюты, обитую тканью, а потом добрели до постели.
— Да, моя госпожа…
— Только не смей называть меня дикаркой.
Джонотан рассмеялся, но быстро стал серьезнее, когда взглянул в её глаза, убрал окончательно растрепанные ветром волосы, провел обеими ладонями по её лицу, оглаживая так нежно и с такой любовью, что замирало сердце.
Он обнял её лицо обеими ладонями, провел большими пальцами по щекам и прежде, чем склониться и поцеловать, прошептал дразняще:
— Спорим, что ты попросишь этого первая?..
— Я тебя… точно убью.
— Я предусмотрительно спрятал всё острое в этой каюте, — смеялся он, хотя в его взгляде всё ломалось и плавилось от той волны нежности, что она ощущала. — Хотя, конечно, ты была хороша и с канделябром…
Джонотан провел губами по её шее, жарко прикусил кожу, обжег новым поцелуем ямку между ключиц, а Агата впилась пальцами в его волосы, шепнув:
— Тогда спорим! И ты снова проиграешь, Джонотан ди Арс.
Эпилог
Ветер ударил сильнее, и альбатрос, расправив крылья, парил над идущим под всеми парусами кораблем. Рассветное солнце золотило его металлические части и отливало розовым и персиковым на натянутых до предела полотнах парусов.
Что-то было волшебное в том, как плавно и величественно судно рассекало морской простор, подернутый рябью, оставляя за собой пенистый след и столь же величественно расходившиеся до берега волны.
Альбатрос, провожающий корабль, взмахнул крыльями и проскользил в вышине дальше, уходя за перистые облака, а над мачтами “Госпожи Дикарки” послышались крики чаек — предвестники скорой суши.
Вся природа, казалось, любовалась этой умиротворяющей картиной: крепкий ровный ветер, играющий всеми цветами рассвет, что рассеивал дымку над горизонтом, и светлые паруса, белеющие в море и издали похожие на гигантских птиц…
— Да гребаная ты креветка! — ругнулся Вильхельм, наблюдая, как из-за энергичного встряхивания с пера упала жирная, как каракатица, капля чернил и растеклась на буквах, которые он выводил с невиданным для себя старанием.
“Агата простонала, подставляя под его поцелуи…”, что подставляла теперь уже кирия ди Арс и кому, теперь не представлялось возможным разобрать.
Дверь в небольшую каюту со скрипом начала открываться. Вильхельм скомкал лист бумаги, исписанный с разных сторон весьма коряво, и бросил его на пол. Глядя на дверь, он закинул руки за голову и терпеливо ждал.
— Кх-м… — протиснулась неожиданно Элен с подносом в руках, но встретив прямой взгляд Вильхельма тотчас же стушевалась и едва не споткнулась, почему-то отчаянно покраснев.
— Я занят.
От внушительной фигуры кирии Элен исходили прямо-таки волны переживаний, пышная грудь, утянутая в строгое платье, ощутимо вздымалась, а сама женщина вперила в него беспомощный взгляд и не могла решиться, то ли подойти, то ли бежать.
— Ради всех богов, Элен, — громко хмыкнул Вильхельм, откидываясь на спинку стула и почесывая пальцами затылок, — я вас не узнаю! Еще неделю назад вы плеснули ведром воды в лицо капитану, а потом строили всю команду, как заправская пиратка! А тут снова вспомнили, что вы монашка и вам по статусу положено краснеть перед мужчиной, м?
— Вообще-то, кириос ди Морен, — откашлялась Элен и выпрямилась, глядя на него строгим и даже осуждающим взглядом, — я не “монашка”, а благородная кирия, принадлежащая к одному из высочайших родов Энарии, и тот факт, что я добровольно провела в монастыре Сан-Хосен несколько лет, вовсе не делает из меня…
— …монашку? — перебил Вильхельм, задорно вздернув бровь и одарив благородную кирию самым бесстыдным взглядом, на который он был способен.
— Я принесла вам чай! — голос Элен внезапно сорвался на высокую ноту.
— Но я не просил, — продолжал веселиться Вильхельм, глядя, как на щеках женщины алеют пятна от волнения. — Скажите честно, Элен, в чем суть вашего визита? Признаться, я действительно очень занят последние дни.
Ногой он задвинул скомканный, исписанный неровными строками лист, а Элен так цепко вперла в пирата свой взгляд, что его движение явно не укрылось от её строгих глаз.