Проданная на Восток
Шрифт:
Элен передразнила приказной тон ди Эмери так похоже, что Джонотан расхохотался бы, если голова не раскалывалась так сильно.
Он наш! Ну прекрасно! И что теперь прикажете делать с богатейшим восточным господином, за которым наверняка снарядят целую армию, у них на борту? Вот что-что, а с похищением знатных персон Джонотан ди Арс прежде дела не имел, и сейчас мучительно размышлял, потянет это на однократное нарушение закона, или связь с Вильхельмом, мать его, ди Мореном, пиратом и негодяем, уже достаточный повод счесть и его таким же пиратом?
— Вы издеваетесь… Издеваетесь, да? Да я… — начал было Орхан, но язык у него и без того заплетался, и слова на энарийском, похоже, складывались с трудом. — Немедленно… требую вернуть меня обратно!
— А с этим у нас небольшая проблема, — Вильхельм указал на повисшие паруса. — Когда мы покидали порт Шарракума, то словили такой попутный ветер, что м-м-м, “Госпожу Дикарку” унесло слишком далеко от берегов Ануара. А теперь, как видите, полный штиль. Кажется, ваши боги не пожелали вас далеко отпускать.
— Где мы вообще? — желание пить было столь сильным, что Джонотан даже сумел подняться и отобрать флягу у ди Эмери.
После первого глотка ему стало немного лучше, и он подошел к борту.
Вокруг идеальной гладью поблескивало море. Ни суши, даже на горизонте, ни волн, ни ветерка. Кажется, они действительно встряли.
Джонотан плеснул оставшуюся воду в лицо и, проигнорировав сердитый оклик Элен, вниманием которой стремились завладеть жаждущие подробностей Орхан и ди Эмери, ускользнул к каютам.
В узком коридоре было душно, смолянисто пахло деревом обшивки, а еще здесь не палило нещадно злое Аннуарское солнце и было тихо: с палубы едва доносились голоса их странной компании и команды корабля.
Он толкнул дверь и остановился на пороге, с тихим восхищением глядя на представшую картину.
Мягкий полумрак каюты, разрезал солнечный свет, проникающий через приоткрытое окно. Агата безмятежно спала, не замечая лучей, ложащихся на ее щеки. Она разметалась от жары, тонкое одеяло упало на пол, а совершенно целомудренная сорочка, задралась, обнажая ноги, закинутые на подушку. Тонкая рука свесилась с узкой койки, вторая лежала под головой, пальцы запутались в беспорядочно рассыпавшихся каштановых кудрях.
Джонотан тихо приблизился, не желая тревожить ее спокойный сон и осторожно присел на край койки. Агата заворочалась, что-то бормоча.
— Джонни, — ее веки дрогнули, губы изогнулись в легкой улыбке, но по ровному дыханию он понял, что Агата все еще спит и кажется, ей снятся хорошие сны.
— Пожалуйста, Джонни, — прошептала она, приподнимая брови, отчего ее лицо стало совсем беззащитным, и Джонотан сдался.
Он был мокрым после “душа” от Элен, и дурман, возможно, не до конца еще выветрился из его головы, но было выше его сил не склониться, не отвести упавшую на щеку прядь волос. Едва прикасаясь, он погладил костяшками пальцев ее заалевшую ото сна щеку.
— Агата, — тихо позвал он, и поймал еще замутненный сновидениями взгляд из — под полуприкрытых ресниц.
— Джонотан, — успела прошептать она прежде чем Джонотан накрыл ее приоткрытые губы нежным поцелуем.
Ее губы были мягкими и податливыми и раскрылись ему навстречу, словно именно об этом она и молила в своих грезах.
Он ожидал получить оплеуху, когда Агата окончательно проснется и поймет, что происходит, но когда немного отстранился, неожиданно почувствовал, как нежные руки обхватили его за плечи, скользнули по шее и наконец зарылись в волосы на затылке, требовательно притягивая.
— Джонотан, — выдохнула она ему в губы и подалась всем телом навстречу. — ты и правда тут. И теперь только посмей куда-нибудь от меня деться.
— Никуда не денусь, — пробормотал Джонотан, снова впиваясь в её сладкие и столь долгожданные губы. Он не мог прежде и мечтать, что целовать Агату — такое наслаждение, рядом с которым меркнут все прежде известные ему удовольствия. — Драгоценная моя…
Он не мог перестать касаться её губ, и прежде робкие движения грозили перерасти в жадный напор, но и Агата простонала и ответила на поцелуй так, что Джонотан окончательно терял свою голову. Орхан не зря предлагал её отрубить.
— Ты так говоришь, потому что я действительно… дорого стою? — хрипло поддразнила его Агата, уворачиваясь от поцелуя, но изнемогая от того, чтобы Джонотан не отстранился, а продолжил жаркое касание.
— Очень дорого. Я готов был заплатить за тебя всем…
Джонотан не отступил бы, никогда, лишь бы снова чувствовать её запах, ощущать мягкие, полные нежности и страсти губы, прикосновение к которым было лучше ледяной воды после жаркой пустыни. Но, чтобы утолить жажду, ему хотелось большего.
А одна мысль о том танце в золотых цепочках, которому он стал невольным зрителем, о том мгновении, когда разгоряченная Агата прижалась к нему в отчаянном порыве, целуя в первый раз в жизни, о том, как холодный металл впился в их горячую кожу, не остужая ни на миг вспыхнувшую страсть… всё это заставило Джонотана тихо, но нетерпеливо прорычать, наступая ещё больше на Агату, уволакивая её за собой на постель и впиваясь жадно в такие же жадные сумасшедшие губы.
В дверь резко и требовательно постучали.
— А ну-ка постойте, голубки, — прогремел голос Вильхельма, нагло распахнувшего дверь.
— Отвали, — Джонотан схватил что-то, подвернувшееся под руку на столе, кажется, подсвечник, и со всей силы швырнул за спину.
Судя по всему, Вильхельму удалось пригнуться, и подсвечник прогремел по дереву.
— Мы так не договаривались, — усмехнулся пират, пройдя до них, — и потом, это совершенно неприлично. Во-первых, у нас на борту высокопоставленные гости. А во-вторых, вы еще не женаты!