Проданная на Восток
Шрифт:
— Кстати говоря, об этом… — начал Вильхельм, но Джонотан передал ему кальян и посмотрел так, словно они уже о чем-то сговорились.
Орхан улыбнулся так, словно тоже скрывал часть правды. Но Агата чувствовала, что больше нечего терять. Все карты на столе. Либо они заключают сделку, либо будут торговаться за собственную жизнь.
— Вы в моем доме, господа, — Орхан жестом подозвал слугу и указал ему на угли в кальяне, которые попросил заменить. — Клянусь, что по моему приказу никто не причинит зла ни одному из вас. Это закон Востока, который даже я не вправе нарушить. А тот, кто его преступает, потом платит своей головой. Я готов говорить о сделке… — взгляд Орхана недвусмысленно прошелся по лицу Агаты и ниже, явно припоминая вчерашний танец, — но прежде настаиваю на том, что здесь мы — не обнажаем оружие.
Джонотан обменялся взглядами с Вильхельмом, а потом оба потянулись и отдали оружие слуге. Тот принял кинжал и саблю, поклонился своему господину и исчез за дверью. Слава богу, хотя бы одно оружие — их дар — отнять невозможно.
— Прошу вас, — Орхан предложил “трубку мира” Сезару ди Эмери, и отцу пришлось после некоторого колебания тоже сделать глубокий вдох. — Ешьте. И пейте. Чтобы говорить о делах — мы все должны… как у вас говорится? Перевести дух.
— Думаю, тебе придется говорить о делах и со мной, — медленно произнес Джонотан, глядя не на Орхана, а на Сезара ди Эмери, из-за которого это всё и началось.
— С тобой? Разве ты не простой капитан с даром? — мягко усмехнулся Орхан.
Отец уставился на Джонотана немного нервно.
— Не слишком ли ты торопишься, Джонотан ди Арс, — попытался было возразить он в своей самодовольной манере, привыкший, что все слушаются его волю, а Джонотан вдруг опустил голову вниз.
Несколько долгих мгновений Джонотан сидел, оперевшись на руки и не поднимая взгляд от поверхности стола и угощений, щедро расставленных слугами, даже качнулся взад-вперед, будто думал, как заговорить.
И когда в следующий момент Джонотан поднял взгляд исподлобья на отца, Агата даже похолодела от проступившей в нем боли и ненависти. Будто пытаясь удержать свою силу, Джонотан с таким нажимом стиснул пальцы в кулаках, что костяшки побелели от напряжения.
— Знаешь, Сезар… Да, ты был когда-то моим опекуном, но теперь я могу не звать тебя “кириос ди Эмери”. Так, вот Сезар. Думаю, я не слишком тороплюсь. Куда больше торопился ты, когда спешил забрать аль гарэйн, привезенный моим отцом с Востока и по старой дружбе продемонстрированный тебе. Думаю, слишком поторопился ты, желая завладеть зачарованным золотом настолько сильно, что погубил не только моего отца и мать, но и свою собственную жену.
— Джонотан…
— Я не убью тебя только потому, что ты — отец Агаты, — Джонотан бросил на нее один теплый, внимательный и даже будто сожалеющий взгляд. Сожалеющий о том, что его любовь не позволяет отомстить. — Заключивший между нами помолвку тогда, много лет назад, и не сказавший об этом никому. Ты думал, что артефакт останется в твоей семье и будет послушен твоей воле, потому что тем самым Агата породнилась со мной, с моим родом. Но что-то пошло не так, я прав?
— Послушай, все было совсем…
— Да, ты не учел одно маленькое обстоятельство, что только помолвки недостаточно. Ты предпочел упрятать проклятое золото как можно дальше от чужих глаз, в тот самый монастырь, куда потом утащил Агату.
— Я не знал, что все случится именно так, — взмолился отец, ища поддержки у Агаты, но она тоже смотрела на отца, чувствуя, как тяжелеет взгляд. — Я не желал их смерти!
— Но ты в ней повинен, — припечатал Джонотан, убирая руки со стола и выпрямляясь. — Я провел три года здесь, в Шарракуме, а потом вернулся в твой дом, потому что наконец узнал, что за история про проклятое золото и кто с ней связан. Но постой, есть ещё одна вещь… — Джонотан усмехнулся, положив ладони на колени и разглядывая свои пальцы. — Став моим опекуном, ты присвоил себе кое-какую часть моего наследства от торговой империи отца. Теперь, насколько я знаю, эта часть наследства составляет больше половины твоего состояния. Верно, Сезар? — бросил Джонотан, еще не глядя на отца.
По тому, как сильно отлила кровь от его лица, Агата поняла, что Джонотан попал в точку. Всё именно так. И про артефакт, и про наследство. И про смерть его родителей.
А Джонотан явно собрался подняться из-за стола, словно весь этот разговор ему уже наскучил, зато он наконец высказал то, что кипело на душе. И было из-за чего кипеть! Ее отец… ее собственный отец — виновник смерти своих друзей, родителей того, кого она любит. Как после этого смотреть ему в глаза?
Всё смешалось и пошло кругом, и Агата прикусила губу, чтобы не выдать бушующие эмоции и не подлить ещё больше масла в этот огонь.
— Ба… — усмехнулся, выслушав с цепкой внимательностью, Орхан. — Так я могу торговать и с тобой, вэладэй? Это кое-что меняет!
Агата почувствовала, что голова стала кружиться сильнее, а в груди растет тяжелый горячий ком, и если она не сделает что-то прямо сейчас, то кто-то в этом зале точно пострадает от ее — весьма тяжелой, кстати — руки!
— Если следовать букве закона… — начала она и почувствовала, что хочет рассмеяться, похоже, от нервов! — ты всё равно должен жениться на мне, Джонотан ди Арс, чтобы получить свое состояние. А пока этого не произошло, вы все должны делать так… как… как я решу.
Агата вновь потянулась за кальяном, давя в себе растущий смех.
— Попробуй лучше эту прекрасную пахлаву, — опередил ее движение Орхан, перехватив ее руку и мягко сжимая пальцы, — кажется тебе нет теперь нужды доказывать нам всем, на что ты способна. Как забавно выходит: мы все строили на тебя планы, а теперь никто из нас не может получить желаемого, если ты не согласишься сама.
— О да, твой отец, Агата, — прохиндей и необычайно талантлив в том, как облопошить людей, даже я снимаю перед ним шляпу, — Вильхельм изобразил шутовской поклон. — Знал бы о его истинной чудовищности, забрал бы себе малыша Джонни в те далекие времена. Какой славный вышел бы из него пират.
Агата нахмурилась, осторожно освобождая руку из хватки Орхана — и под пристальным взглядом Джонотана и насмешливым Вильхельма пробуя пахлаву, словно всё стало таким шатким и липким, что она просто не смогла отбиться от этой настойчивости. Сладость растеклась на языке и она облизала губы, неожиданно даже для себя улыбнувшись.
Она понимала, что открывшаяся правда ужасна, и что Джонотан больше всех пострадал от интриг ее отца, но мысль о том, что теперь-то он точно никуда от нее не денется, заставляла сердце трепетать назло всему. Они помолвлены и уже давно. Ну надо же!