Проданная
Шрифт:
— И я говорю: «Нет».
— Вы не в себе? Принц может обойтись и без вашего согласия.
Я покачал головой:
— Не может. И это совершенно законно. Эта рабыня носит ребенка, принадлежащего моему дому. Эту рабыню не может требовать ни наследный принц, ни сам Император.
Невий бледнел. На глазах. На несколько мгновений он совершенно растерялся, во взгляде читалось полнейшее непонимание. Он был шокирован. Настолько, что никак не мог прийти в себя.
Я поднялся из-за стола, приблизился к сыну. Он все еще не мог пошевелиться. Я сгреб в кулак ворот его жилета и тряхнул,
— А теперь скажи мне ты: где, когда и как принц Эквин увидел мою рабыню?
Впрочем, и об этом я уже догадывался. Теперь все сходилось. До этого Варий никогда бы не докопался. И единственное, что оставалось непонятным, молчание Огдена. Как он допустил? В том, что он все знал, не было сомнений.
Невий молчал, хоть и оправился от шока. На висках вздулись вены, а в глазах таилось безумие. Он так и будет молчать, я знал это. Ему нечего было ответить.
Я с трудом разжал пальцы:
— Пошел вон.
Невий выскочил со скоростью метеора. Я кинулся к селектору, чувствуя, что меня сейчас разорвет от охватившей злости:
— Огден!
Глава 27
Гаар вбежала в покои, будто за ней гнались. Остановилась, переводя дыхание. Я лишь смотрела в ее напряженное лицо и понимала, что произошло что-то дурное. Внутри все сковало холодом, сердце пропускало удары:
— Что?
Она сглотнула:
— Он вернулся… Молодой господин.
Внутри все ухнулось, но я тут же постаралась взять себя в руки. Шумно дышала, медленно выпуская воздух через нос, чувствуя подступающую тошноту. Выдыхала снова и снова. Медленно, с усилием. Я успокаивала себя. Инстинктивно тронула все еще плоский живот, поглаживала, безотчетно стараясь успокоить и защитить свое дитя. Я будто становилась сильнее, стремясь уберечь его, оградить. Эта крошечная жизнь, которую я уже любила всем своим существом, давала мне сил. Теперь все изменилось. Изменилась я, мое положение в этом доме. Я не должна бояться.
Я снова шумно выдохнула, с усилием сжала кулаки, выпрямилась:
— Меня это не касается.
На бледном лице Гаар читалось сомнение. Она вытерла о платье взмокшие ладони, подошла:
— Ты не боишься?
Я опустила голову:
— Боюсь. От него можно ожидать чего угодно. — Я обхватила себя руками, поглаживая, будто в покоях в единый миг стало зябко. — Разумом я понимаю, что теперь он ни на что не имеет прав, но все равно боюсь. Боюсь, что будет, когда он все узнает.
Гаар погладила меня по спине:
— Будем надеяться, что он узнает, как можно позже. — Она подтолкнула меня к креслу у окна: — Присядь, я принесу тебе сиоловой воды. А хочешь, отправим Миру на кухню. Она принесет все, что захочешь.
Я невольно усмехнулась:
— А ты чего хочешь?
Гаар широко улыбнулась и хитро закатила глаза:
— М… Пирожных. Помнишь, те, маленькие, с нежным кремом. И капангов!
Я кивнула:
— Скажи Мире. Пусть она добавит то, что хочет сама.
Гаар оживилась, ее едва не лихорадило от восторга. Беспокойство тут же было забыто. Она не медля побежала искать девочку, но та куда-то вышла. Гаар пошла сама,
Это была наша хитрость. Но если бы о ней узнал управляющий, и Мире и Гаар пришлось бы не сладко. Со мной они могли попробовать то, что им не полагалось в тотусе. Мне повезло больше — в доме Ника Сверта я перепробовала много разных вкусностей. Ни я, ни мама ни в чем не знали отказа, как настоящие имперки. Теперь же я была вольна попросить подать на шпажке все четыре луны разом — и кухня была обязана исполнить эту прихоть. Почему бы не воспользоваться положением, и хоть немножко не украсить маленькие жизни двух людей, которые мне были симпатичны. Особенно хотелось порадовать Миру. Девочка ничего не видела, кроме этого тотуса. Она даже не умела читать. Я заметила, как она смотрела на книгу, которую я принесла из библиотеки, и внутри все сжалось. Я не подала виду, но это глубоко тронуло меня. Однажды я видела, как она украдкой поглаживала кончиками пальцев голографический корешок, но открыть не решилась. Я научу ее читать. Она полюбит стихи Тита Моэнса и будет читать мне. Как я когда-то читала маме. Я не отпущу ее от себя, она не вернется в тотус.
Мы каждый день обманывали паука, и эта мелочь доставляла огромное удовольствие. Конечно, это делали украдкой, никогда за обедом или ужином Я ела всегда одна. Мира подавала, Гаар просто сидела и смотрела, глотая слюни. В любую минуту мог зайти управляющий — ничем хорошим для них такие вольности бы не кончились. Но я могла посылать Миру на кухню сколько угодно раз, требуя то одно, то другое. А потом просто относила тарелки в ванную и оставляла в маленьком шкафчике с решетчатой дверцей. Там паук не поймает.
Дверь пискнула и с шуршанием поехала в сторону — вернулась Гаар с пирожными. Я повернулась и не сдержала судорожного вздоха. Инстинктивно вскочила. На пороге приемной стоял Невий. Бледный, словно мел, щеки в лихорадочных красных пятнах. Я опомнилась и поклонилась, низко опуская голову. Я обязана кланяться ему, как бы это ни было противно. Он молча сделал несколько шагов. Я слушала стук каблуков, легкое шуршание мантии. Эти звуки оглушали. Я будто обрела чувствительность Гаар и глохла от малейшего шороха.
Невий остановился в нескольких шагах. Я видела носы его начищенных сапог, синий шелк, лежащий на мраморе.
— Ты не поздравишь меня с возвращением?
Я с трудом сглотнула, сцепляя руки на уровне живота:
— С возвращением… господин.
Это слово не хотело срываться с губ. У меня был лишь один господин. Один. И я не принимала других. Невий был лишь избалованным высокородным ублюдком. Не больше. Я почувствовала на лице чужие пальцы. Другие пальцы. Эти — отвратительно пахли дарной. Совсем свежий запах, будто он выбросил омерзительную красную сигарету прямо на пороге этих комнат. Я вдыхала, борясь с желанием отвернуться. Вонь будто проваливалась в гортань, и меня начинало мутить. Желудок резануло спазмом. Я постаралась чаще глотать и глубоко дышать, тело тут же бросило в пот. Сейчас я мечтала только о том, чтобы он убрал руку, избавил от невыносимого запаха. Иначе меня могло попросту вывернуть. Я никогда не чувствовала эту вонь острее, чем сейчас.