Проданный путь
Шрифт:
– Теперь это и твоя тайна, Гилберт Мэган. Понимаешь ли ты, что это значит для нас с тобой?
– Конечно, – шепчет контиец, – забытая магия сиджана-ки, которую адаптировал для себя Лайтрон Викс. Самое сильное магическое искусство последнего эона, безупречный путь древних, прямой путь в Эшелон богов. Я читал легенды Аста Деуса. Но не принимаешь ли ты желаемое за действительное, Джари Дагата?
Бродяга пожимает плечами и садится на песок. Пустыня спокойна, как и была до прихода Продавца путей. Яркая звезда слепит белым светом, море Мутантов кишит голодными тварями, из вездехода контийца слышен усталый голос
– Ты возьмёшь меня с собой, Джари Дагата?
– Иначе зачем бы я тебе рассказал! У меня нет звездолёта, так что достань транспорт, сын Мэгана, и я буду считать это твоим первым вкладом.
Гилберт Мэган так рад, что в предвкушении невероятного приключения даже не слышит всех слов бродяги. Когда Джари повторяет их дважды, контиец думает о военном ангаре, который расположен недалеко от нефритовой горы.
– Я попрошу отца одолжить Аскелон, у него мощное оружие на борту, и скорость для такого шаттла вполне приличная… А можно, я возьму с собой Натрисс Галиду из Стального Форта?
– Можно.
– А Джерада Растина, что живёт на третьей станции?
– Можешь взять с собой хоть весь посёлок!
Слишком легко соглашается Джари Дагата, пряча улыбку за странными действиями. Сначала он раскапывает песок, потом втыкает в него свою палку-посох, поросшую лишайниками и водорослями моря Мутантов. Гилберт Мэган бежит к вездеходу, чтобы на полной скорости помчаться к поселению, выросшему вокруг нефритовой горы. Он поворачивается посмотреть, что делает Джари Дагата, но того уже нет на берегу моря Мутантов. Гилберт видит ещё одно чудо, которому нет объяснения: посох бродяги пророс зелёными побегами, впитав в себя влагу дождя. Ещё немного, и он станет тенистым деревом с корнями и шикарной кроной. Единственным деревом в пустыне Саркасса.
Долго Гилберт смотрит на посох и думает о дожде. Нет, совсем не дождь совершил это чудо.
Глава 3
Дальние миры, вневременной континуум
Он должен был быть мёртв много эонов назад, но он живёт здесь, в капле пространства, где время остановилось, он живёт, как тень самого себя. Иногда он и правда мёртв, тело становится холодным, хвост обрастает волосами, а чёрные чешуйки падают в космос, в котором ничего нет. Тогда он не плачет и не смеётся, а только плетёт косы из волос, что растут на его хвосте, и пересчитывает монеты, которых вокруг него больше, чем упавших чешуек. Ему всё равно – быть живым или мёртвым, когда рядом нет его господина. Когда он жив, то обладает неизменным признаком – он слуга великих.
Когда он был жив, то расстилал ковёр из звёзд Шагающему по мирам Митре, чуть позже расчёсывал длинные белые волосы Сераписа и тратил на это всю свою жизненную энергию. Это он искал мёртвое тело для духа Тау-синклит мага, когда бог богов спустился в Дальние миры. Это он вешал занавес из кожи гуманоидов на сцене трагедий Меродаха, повелителя мистерий, и он ковал меч нетерпеливому Донару, шил триста тридцать три наряда спящему Бальдуру. Своё тело он охотно предоставлял тем, кто не из Дальних миров, и позволял пользоваться своим светом, но не безвозмездно. В ответ
Вечный жрец богов, спутник великих, творящих миры, он перестал быть трактоидом, когда его раса отреклась от него. Имя ему – Тансара, век его – вечность, а символ – искусность и тайна.
Когда он мёртв, то похож на спящего, и во сне творит всё, что пожелает. Для себя он создаёт сад цветов, и цветы в нём безобразны: бордовые лепестки похожи на рыхлую плоть, листья остры, как лезвия, тычинки и пестики так неприличны, что сама Роза Дроттар краснеет, когда смотрит сквозь миры на творения Тансары. Но самое ужасное в этих цветах, – это запах. Они пахнут плесенью, чем-то старым и перегнившим.
Впрочем, у расы трактоидов своё представление о красоте, и Тансара настойчив, когда рассыпает цветы по всему космосу в надежде, что они приживутся на пустынных планетах. В темноте, что заполняет вневременной континуум, тело трактоида распухает до шарообразной формы, а пластины топорщатся, брызгая ядом. Эта форма очень мешает ему, когда жрец слышит приближение господина, и он вынужден стать живым, чтобы слышать голос господина, чтобы усладить свои три глаза видом господина и, если судьба улыбнётся жрецу, то проникнуть своими влажными усами в тайное место господина, о котором он сам не ведает.
Цветы он вычищает из своего сна, отправляя на Дно миров, где и так уже всё заполнено творениями Тансары; он извивается, как змея, рождая из своей спины малахитовый дворец. Семь башен, созданных из слёз Тансары, блестят холодным малахитом. Семь залов, один красивее другого, ждут господина. И в каждом есть прохладный малахитовый трон, чтобы господин смог присесть, если ему захочется. Трон совсем неудобный, но Тансара не беспокоится об этом, ведь его господин никогда не отдыхает, никогда не устаёт и никогда не высказывает пожеланий о более удобном троне.
Тансара не любит зелёный цвет, но все остальные драгоценные камни он уже использовал в прошлый раз, когда видел господина. Напряжённо вслушивается жрец в пустоту малахитового дворца и, услышав гулкие шаги, прижимается к полу, выпустив лишний воздух. Он готов бесконечно страдать, если господину не понравится его дворец, и даже готов впасть в сон, если трон не подойдёт ему. Покорность Тансары велика, так же как и его терпение. Он знает, что будет, и потому готов ждать очень долго.
– Тансара, где ты?
Шаги не смолкают, когда господин останавливается. По виду он гуманоид, но рассмотреть точно нельзя. Всё его тело закутано в плотную белую ткань, которая прилипает к телу. Непонятно, как он идёт, ведь ткань похожа на саван и стесняет движения. Только кисти рук господина свободны, и их можно видеть даже в темноте, потому что они имеют собственное свечение. На изящных руках семь тонких пальцев и золотые татуировки в виде замысловатых узоров. Руки очень подвижны; что-то, что нельзя разглядеть, сжимают длинные пальцы. С правой руки господина капает маслянистая жидкость с очень специфическим запахом, который не нравится Тансаре. Но всё равно – Тансара своим умелым языком подбирает капли с малахитового пола, чтобы потом дорого продать в мире Кинз на карнавале духов.