Продавцы грёз. Том первый
Шрифт:
– А когда приедут остальные? – спросил я у Крога.
– Ну, – механик снова начал теребить свою бороду, – уехали они дней двенадцать назад, так что скоро должны вернуться.
– Подожди, – медленно сказал я. – Двенадцать дней назад?
– Ну да. До города, в котором мы были последний раз, около тысячи километров, так что должны скоро приехать.
– Но... Разве я спал двенадцать дней? Я же помню, что, когда ты меня принёс, в бункере было много людей.
– Конечно, двенадцать. А ты сколько думал? А, – бородач рассмеялся. – Орайя тебе не сказала? Да уж, она девка молчаливая, впрочем, нет ничего хуже, чем болтливый охотник за головами. (Эта фраза была моим вторым шоком за этот день). Первые шесть дней ты спал, не просыпаясь.
– Ясно. А... – я замялся. – А что будет со мной дальше?
– С тобой? Ну, отработаешь долг, задолжал ты, кстати, не хило, тысячи три-четыре кредитов, а потом можешь быть свободен. Если, конечно, не захочешь остаться, у нас в последней стычке как раз... кхм...
– Значит, если я захочу, то смогу остаться? – уточнил я.
– Конечно. Даже заработаешь кое-что. Если выживешь, конечно.
– А чем вы занимаетесь?
– Мы? – Крог усмехнулся. – А ты ещё не понял? Мы – свободные путешественники, мастера на все руки. Почта, контрабанда, пассажироперевозки, наёмные убийства. Мы занимаемся всем, лишь бы платили. Я – механик и рулевой, второй механик – Эмена, моя дочь, она же и повар. Орайя, Корос и Дерек – убийцы. Авер – хрен пойми кто, делает всего понемногу, врачует в том числе. Ну и Капитан, она же главная рулевая. Был ещё у нас Кайг, снайпер, но стычка, стоившая этому малышу дизеля и половины пузырей с газом, оказалась для Кайга последней. Пулемётную установку на цеппелине видел?
– Нет, – покачал я головой.
– А она была. Но ничего, у нас ещё бронебойная винтовка есть, а после выполнения заказа хватит на новый пулемёт, получше старого. Может, даже на пушку. Если не сможешь стать снайпером, найдётся другая работа... Мы всем рады, лишь бы прок был.
– А я-то как рад, – пробормотал я.
Радовался я или грустил? Чёрт его знает. Одно я знал точно – моя жизнь действительно кардинально поменялась.
***
Пожалуй, стоит описать цеппелин, которому на неопределённое время предстояло стать моим домом.
Дирижабль имел сигарообразную форму, в длину он достигал метров ста пятидесяти, а диаметр составлял примерно четвёртую части длины. Корпус летательного аппарата был сделан из дюралюминия. Чёрт его знает, как даже такая махина держала дюралевый корпус. Возможно, дело в большем, чем на Земле, атмосферном давлении.
Помещения располагались внутри корпуса, из–под аэростата выглядывала только рубка управления, да под оперением торчали два винта. Корпус цеппелина был выкрашен в серый цвет. Наверное, из–за цвета я поначалу и не заметил эту махину – когда Крог нашёл меня, уже смеркалось, и увидеть сероватый на корпус на фоне темнеющего неба было не так просто. Да и в тот день дирижабль, благодаря весу машины, висел над землей куда ниже, чем сейчас.
О воздушном бое, в котором погиб снайпер, а корпус цеппелина был так сильно повреждён, механик рассказывал скупо и без особых подробностей. Часто и вовсе пожимал плечами, предпочитая не отвечать на глупые по его мнению вопросы. Эта стычка являлась настолько обыденным делом, что уже через две недели о ней мало что удавалось вспомнить.
Раздражение механика проявлялось лишь при упоминании повреждений, которые оказались слишком серьёзными для обычной стычки: правую сторону корпуса буквально изорвало в клочья пулями, из–за чего пять из двенадцати мешков с гелием пришли в негодность, а от пулемётной установки и, следовательно, пулемёта вместе с уймой патронов остались лишь воспоминания. От пулемётчика, понятное
Обрадовавшись предложению остаться, я резко поумерил свой оптимизм. Команде требовался стрелок, и, за неимением альтернативы, им предстояло стать мне. Сложив два и два, я понял, почему так сильно пострадала именно правая часть дирижабля – виной тому как раз пулемётная установка. А это значит, что мне предстояло занять самую опасную должность в команде. Я даже подумывал о том, чтобы потихоньку смыться, но не рискнул: тысяча километров до ближайшего города – слишком большое расстояние, чтобы его можно было пройти пешком, не имея ни каких-то запасов продовольствия, ни оружия. К тому же, незнание местных обычаев могло бы плохо отразиться на состоянии моего здоровья. Я мог попасть в рабство (мало ли, на Земле оно широко практиковалось до девятнадцатого века), загреметь в тюрьму, а то и вовсе заблудиться и погибнуть. Кроме того, мне не хотелось повторят тот опыт голодания, едва не стоивший мне жизни.
Но больше всего меня беспокоило отсутствие оружия. Умом-то я понимал, что у человека имеющего, к примеру, винтовку куда больше шансов нарваться на пулю, выпущенную таким же вооружённым придурком, но жажда раздобыть что-нибудь убийственное перебарывала логику. Без оружия я чувствовал себя абсолютно голым. Наверное, это было чем-то вроде инстинкта. Теперь я понимал, почему люди в фильмах или книгах во время каких-то бедствий или апокалипсиса вооружаются и пускают друг в друга пули, вместо того, чтобы договориться и жить мирно. Дело в страхе. А пистолет или автомат под рукой помогают его перебороть, почувствовать себя уверенней.
Но моя жажда завладеть хотя бы мушкетом обуславливались не только этим инстинктом. Я попал в другой мир, где два дирижабля, встретившись в небе, могут без переговоров начать пускать друг в друга пули. В этом случае оружие мне просто необходимо.
Хуже того, обладание оружием означало то, что мне придётся им пользоваться. Я не пацифист и не ханжа. Я понимал, что в случае, когда судьба предоставит мне выбор стрелять или быть убитым, на самом деле выбора никакого и не будет. Когда здесь и сейчас решается жить тебе дальше или умереть не время рефлексировать и размазывать сопли по щекам. Но сама мысль о том, что мне придётся кого-то убить, как будто уже была убийством, она будто бы вырывала меня из привычного мира…
… в котором я уже не находился.
Началась новая жизнь, и я сам могу решать, кем быть и как себя вести. Не скажу, что я этому слишком радовался, но в моей жизни исчезла всякая определённость, и это щекотало нервы.
Чтобы подумать об этом у меня был целый день. Когда я проснулся, Орайя обследовала меня – введя в транс, конечно – а потом сказала, что я полностью восстановился. Я хотел поговорить с девушкой, но та, проигнорировав все мои вопросы об этом мире и, главное, об исполнителях желаний, ушла, оставив то же отвратное пойло в миске в качестве завтрака. К счастью, сегодня в витаминном бульоне плавало ещё и два размокших сухаря. Позавтракав, я напялил выделенные мне из запасов Крога штаны и рубаху, которые были мне коротковаты, но чересчур широки, и направился на поиски механика. Но и с ним поговорить не удалось – бородач был слишком занят дизелем, так что в ответ на все вопросы я получил приличную порцию ругани и совет дождаться Капитана.
Маясь от скуки, я побродил по окрестностям, но ничего интересного не нашёл – та же выжженная земля, местами покрытая короткой рыжей травой, те же ржавеющие железные монстры. Бункер я изучил ещё вчера, кроме коридоров, комнатушек, да пары заставленных столами и стульями столовых и трёх комнат отдыха, там были только разбитые в хлам проржавевшие пулемётные установки да пушки. Поэтому я пошёл в свою комнату и весь день плевал в потолок, размышляя о своей нелёгкой судьбе и возможных её исходах.