Продолжение души
Шрифт:
Любовь Сергеевна Кузьмичева относилась ко мне как к дочери, учила меня не унывать, верить в себя, в труд и быть вечно благодарной за каждую минуту счастья служения театру. Во время репетиций я всегда сидела за кулисами около сцены, и добрая рука на моем плече согревала и подбадривала меня рука Елизаветы Абрамовны Забелиной. Чудесный человек наша Лизочка! Теперь, к сожалению, ее уже нет на свете.
Сурмилову в "Льве Гурыче" играла Надежда Ивановна Слонова - редкий мастер, виртуозная артистка, женщина умная, независимая, ироничная. Она редко кого хвалила, но всегда была правдива в оценках, и потому я особенно дорожила ее мнением. Впоследствии я прочитала ее
Князем Ветринским был молодой красавец Менглет. В те годы все в него влюблялись, но он, несмотря на успех, головы не терял, уже тогда был человеком, для которого театр - самое святое. Через много лет он подарил мне огромное счастье работы над ролью Клавдии Бояриновой в комедии Салынского "Ложь для узкого круга". Но к этому я еще вернусь.
Граф Зефиров в исполнении Андрея Петровского был барственный, наивный, в меру избалованный, таким мне казался сам Петровский и в жизни, поэтому я могла предположить, что он играет самого себя. Я была далека от него, но всегда особенно отмечала его барственность, и мне казалось тогда, что это очень подходит к актерской профессии.
Олег Павлович Солюс, игравший писателя Борзикова, был чудесным человеком и очень обаятельным артистом, очень добрым, смешливым, как ребенок, открытым шутке, добру, остроумию, с мягким характером, но с очень твердыми устоями порядочности, честности, принципиальности. Насколько я могу судить, он был у нас один из самых принципиальных людей в театре. Никогда никому не кривил душой по поводу его работы. Всегда считал, что правда в искусстве превыше всего. Он умер внезапно и трагично, и весь театр его оплакивал.
Курихин - очень известный в свое время, талантливый старый актер, непосредственный и очаровательный. Несмотря на солидный возраст, его все так и звали - Федя Курихин, хотя многим он годился в отцы или дедушки.
В фильме "Веселые ребята" он с блеском исполнял роль факельщика, танцевал и пел с Орловой и Утесовым куплеты. В нашем спектакле он играл антрепренера.
Одну из актрис в окружении графа Зефирова играла Елена Николаевна Неверова. Была она в то время очень пожилой и совсем не красивой, но в устных рассказах, которые звучали как легенды, она слыла в прошлом красавицей с редкостным количеством поклонников. Да и сама она весело рассказывала о своих успехах и была очень остроумной.
Георгий Баронович Тусузов играл в "Синичкине" маленького бессловесного актера. Он уже тогда был мастером сценической миниатюры и человеком, не мыслящим себя вне стен театра.
Первый мой режиссер - Эммануил Борисович Краснянский, ставивший "Льва Гурыча Синичкина", проявил много доброго терпения. Как я понимаю, это терпение было необходимо, так как тогда я просто ничего не умела делать, а он как педагог направлял мои первые шаги.
Помню, месяца через два после премьеры "Льва Гурыча Синичкина" Краснянский, Александра Михайловна Скуратова и я забрались на чердак, где хранилась старая театральная мебель и бутафория, царил запах кулис, пыли, горели старые свечи. м Там ы репетировали для себя пьесу "Таланты и поклонники" Островского. Я - Негина, Скуратова - моя мать. Эта работа не увидела света, но какое это имело тогда значение? Ведь счастье работы оставалось со мной, во мне.
Среди тех, кто был тогда особенно добр ко мне, были не только актеры, режиссеры, но и люди других профессий: гримеры, парикмахеры,
После окончания своего первого зимнего сезона вместе с театром я поехала на гастроли в Кузбасс. Ехали мы в поезде долго, дружно, весело, много смеялись. Я часами стояла у окна и любовалась природой, а рядом почти всегда оказывался Владимир Алексеевич Лепко. Он рассказывал мне о своей распавшейся семье, о своей боли, о дочке Вике, которая была ему бесконечно дорога. Я слушала его, жалела очень, но мысли мои часто уносились далеко, туда, в фильм "Сказание о Земле сибирской", в сцену в чайной, где мы пели с Володей Дружниковым свой дуэт.
Гастроли прошли замечательно, театр наш всегда любили, а тогда, может быть, особенно, потому что, как я уже писала, зрители относились к актерам театра и кино с обожанием.
Тогда театром руководил Николай Васильевич Петров, человек удивительно легкий, талантливый, добрый, артистичный, раскованный, начисто лишенный желания властвовать, быть диктатором. Он охотно приглашал талантливых режиссеров, всегда радовался успеху чужого спектакля. Иногда его собственные спектакли подвергались серьезной критике. На одном собрании он, увлеченный своим ораторским искусством (а говорил он прекрасно), сказал в запале: "Я бы тоже мог поставить замечательный спектакль!" Из зала ему крикнули: "Поставьте!" И он тут же убежденно ответил: "А зачем?!" Все дружно расхохотались, и потом долго рассказывали об этом подробно, как о смешном случае.
Я мало с ним работала, поэтому рассказать ничего не могу. Моим режиссером в те годы был, как я уже сказала, Эммануил Борисович Краснянский, человек превосходно знающий театр, крепкий профессионал, очень эрудированный, корректный. Он даже замечания делал элегантно-язвительно. Актеру Козубскому, который всегда говорил очень громко из-за привычки работать на эстраде, он однажды на репетиции сказал: "Володя, сейчас будет самая трудная минута в твоей творческой биографии,- все насторожились, ожидая серьезного разбора, - тебе надо будет сказать это слово тихо". Взрыв хохота потряс стены. Актеры долго помнят такие случаи и с удовольствием рассказывают о них.
В моем теперешнем понимании спектакль "Лев Гурыч Синичкин" был очаровательно-традиционным, а тогда я считала, что это какое-то чудо, что это сам театр. Да так оно и было! И увертюра, прелестная, легкая, и расписанный под старинный театр занавес, и сцена - на сцене! Владимир Яковлевич Хенкин был хозяином и властелином этого спектакля, да и всего театра в те времена.
Обычно я стояла за кулисами в своей наивной шляпке, в ярко-синем шелковом легком плаще, по плечам у меня лежали шелковые кудри, бант от шляпы красовался под круглой мордочкой с налитыми щечками, глаза сияли от страха и восторга.
Начиналась увертюра. Как всегда, за пультом Елизавета Забелина - наш бессменный помощник режиссера и замечательный товарищ.
До своего выхода я прислушивалась к публике, которая щедро одаривала своего любимца - Владимира Яковлевича Хенкина - аплодисментами. А потом сцена с князем Ветринским - Менглетом, таким красивым, таким обольстительным сердцеедом с голубыми глазами, светлыми шелковыми волосами и щегольски закрученными гусарскими усами. Сцена шла в легком водевильном темпе. Звучала моя песенка о театре: