Продолжение следует
Шрифт:
— Нет! — говоривший священник энергично замотал головой — Нет, ваше преосвященство! Святой церкви не должно идти на поводу у черни. Мы должны проявить твёрдость и отправить ведьму на костёр. И пусть трепещут враги церкви нашей!
— Вы так боитесь её, брат мой? Всё-таки яд удобнее…
— Ваше преосвященство. Она вывернется. Её же ничего не берёт! В самом начале её ранило стрелой из доброго английского лука. Любой рыцарь слёг бы на месяц, если не больше, а она через три дня сидела в седле и вела в бой! А эти её доспехи? Они появились неизвестно откуда, ни одному мастеру таких не заказывали. Человеческая рука вообще не в состоянии выковать такое!..
— Кстати… Это правда, что её доспехи не берёт даже арбалетная стрела?
— Святая правда, ваше преосвященство. Стрела крепостного арбалета, навылет пробивающая закованного в латы рыцаря с пятисот шагов, от её доспехов отскакивает, как горох!
— Как же она их таскала?
— Они даже легче обычных, ваше преосвященство. Говорю вам, это колдовство. Но не это главное.
— Что же ещё?
— Она способна наводить морок. И читать мысли.
— Ну-ну…
— Верьте мне, ваше преосвященство! Это ведьма ужасной силы!
— Почему же она не явила свою мощь при аресте?
— Этого я до сих про понять не могу, ваше преосвященство. Возможно, господь Бог наш в великой милости своей…
— Хватит болтать! Я спросил серьёзно!
Священник вытер лысину, отдуваясь.
— А возможно, дело обстоит ещё хуже. Возможно, у неё есть какие-то непонятные нам планы. У меня всё не проходит ощущение, что она играет с нами в поддавки. Палач, которому было поручено испытать её огнём, лишился дара речи и пускает слюни, непрерывно улыбаясь. Второй забился в угол и панически боялся воды, а когда его попробовали напоить насильно — это на третий или четвёртый день, бедняга уже умирал от жажды — так он с первого глотка захлебнулся и умер! А третий просто отказался работать. Предпочёл получить двести палок, скотина.
— И как же вы намерены в таком случае возвести её на костёр? Она прикажет солдатам освободить себя, а святой трибунал бросить в огонь…
— Есть план, ваше преосвященство. Один человек — мы держим его в подвале уже много лет — готовит прекрасный настой. Почти без вкуса и совсем без запаха…
— А я что вам?..
— Вы не поняли, ваше преосвященство. Это не яд. Всего лишь снотворное.
«Илайя, это Ди. У нас всё готово. Казнь назначена на послезавтра»
«Да, я знаю»
«Может, забрать тебя сейчас? Пусть муляж посидит в камере»
Бесплотный шелестящий смех.
«Не надо. Завтра я хочу ещё разок побеседовать с этими гадами. Взглянуть в их мерзкие гляделки. Осталось прояснить всего пару вопросов. А ночью вы меня заберёте, ладно?»
«Как скажешь. У меня всё»
«Родная, это я»
«Здравствуй, милый. Я в порядке. Завтра ты увидишь свою здоровенную деваху с титьками»
«Слушай. Давай сейчас, а? У меня чего-то нехорошо на душе…»
«Ну вот, опять. Можно подумать, ты Великий грезящий. Всё будет нормально. Слушай, как всё-таки здорово! У меня же скоро снова будут крылья!»
Долгое молчание.
«Ладно. До завтра!»
«Спи спокойно. Я тоже сейчас лягу. А соломы-то натащили, ужас! Уважают…»
Дверь в камеру с лязгом открывается. Входит тюремный стражник, совсем молодой ещё. Заморыш заморышем.
— Ваш ужин, госпожа.
Он ставит на грубо сколоченный стол кувшин с водой, поверх большую лепёшку. Поверх кладёт горсть изюму, пару куриных яиц.
— Спасибо тебе, малыш. Скорлупу я спрячу.
— В тот раз у меня старший назиратель всё отнял, госпожа. А нынче я в соломе спрятал, а сейчас достал.
Жанна рассмеялась.
— Ещё раз тебе спасибо. Больше не беспокойся. Завтра обойдусь лепёшкой, и всё. Больше ты меня не увидишь, малыш.
Парнишка вдруг зашмыгал носом.
— Ну, ну. Всё будет хорошо, малыш. Не надо. Иди уже, ну!
Дверь за парнишкой закрывается. Жанна подходит к столу, садится. Отламывает край лепёшки, жуёт, морщится. Тюремный хлеб — гадость. Она разбивает яйцо, сваренное вкрутую, жуёт. Потом второе. Скорлупу сгребает со стола, ссыпает в крысиную нору в углу. Наливает воды в глиняную кружку, пьёт и морщится. Даже вода тут отдаёт какой-то дрянью…
Красные, зелёные, коричневые пятна переплетаются, извиваются, танцуют свой таинственный танец, исполненный скрытого смысла. Какого смысла? Как разламывается голова… и во рту пересохло, как в пустынном колодце…
— Вставай, ведьма! — голос плывёт, дробится. Жанна с огромным трудом разлепляет глаза. Её уже связывают. Зачем?
— Э, да она совсем… Бери её под мышки! Потащили!
Всё видится, как сквозь текучую воду, расплывчато и нечётко. Куда тащат?
Сознание возвращается вместе с солнечным светом, бьющим в глаза. Большая поленница дров с торчащим посередине столбом. Вот оно что… Уже утро. Казнь перенесли на сегодня.
Жанна изо всех сил пытается сосредоточиться, вынырнуть из вязкой текучей воды. Ни о каком гипнозе, тем более бессловесном внушении в таком состоянии нечего и думать. Главное — суметь вызвать помощь.
«Уин! Уин!! Уин!!!»
«Да, родная. Что? Что?!! Держись, мы летим. Держись, слышишь?!!»
Жанну уже привязывают к столбу. Ноги не держат… Ничего… Планетарный катер летает быстро… Каких-то четверть часа…
Что-то бубнит монах в чёрном. Чего бубнит?
Ветер бросил ей в лицо клуб едкого дыма, и Жанна закашлялась. Языки пламени вздымаются выше и выше, закрывают обзор. Больно… Как больно…
«Это я виноват. Я координатор»
«Да. Ты виноват, Победивший бурю. Ты не должен больше работать тут. А я не должен жить»
«Не надо, Уин»
«Надо, Ди. Это была моя жена. Я должен был спасти её»
«Она взрослый ангел»
«Она была моя жена. Я мог сделать всё, что угодно. Я мог уговорить её. Я мог убедить. Я мог устроить скандал и сорвать операцию. Я мог перебить их всех. Я мог… Я не сделал. Мне надо умереть»
«Послушай, Уин…»
«Ты не понял. Это мне надо»