Продолжение следует
Шрифт:
Невероятно расширенные глаза Ирочки прямо перед моими. Уловила мой мыслеобраз, телепатка…
«Нет, погоди… Рома, ты понимаешь, что ты сейчас видел?..»
Глава 7
Не только экзамен
Ливень хлещет по прозрачным жалюзи с такой силой, что кажется, будто во входном проёме бушует водопад. Вспышки молнии вырывают из мрака кадры вселенского потопа. Разыгралась погодка… Кстати, я уже заметил, что непогода тут случается чаще всего по ночам — служба погоды старается, чтобы днём было ясно и солнечно.
Новая вспышка молнии сопровождается мгновенным пушечным грохотом. Ого, похоже, шарахнуло в нашу башню… На настенной
И жена тоже проснулась. Я ещё не вижу её, но уже ощущаю поток мыслей. А вот и она сама вплывает в комнату, прижимается ко мне сзади, горячая со сна. Внутри у меня тепло и щекотно. Чудо моё, невероятное чудо…
— Гром разбудил… — она обхватывает меня под крыльями, ласкает меня, гладит — А ты всё учишь свои уроки? Что сейчас проходишь?
— Девятнадцатый век… — я тоже глажу её руки. — Промышленный переворот и так далее.
— Это тебе дал твой наставник? — Ирочка рассматривает подборку файлов, светящуюся прямо в воздухе.
— Нет, это я сам нашёл по заданной теме. Чего, не то нашёл? — я озабочен. Вдруг и вправду не то?
— Хм… Необычная подборка… Да нет, всё вроде то. А давай смотреть вместе? Всё равно в такую грозу не уснуть…
Так уж вышло, что на Земле окончание эпохи рабства и начало промышленной революции совпали по времени. Правда, не совсем совпали в пространстве — в то время, как армии Наполеона сокрушали холопские «профессиональные» армии по всей Европе, на соседнем острове, под защитой могучего флота как грибы после дождя росли заводы и фабрики, сердцем которых была Её Величество Паровая Машина. Так был сделан первый реальный шаг к Эпохе Изобилия.
На экране вертится, мелькает спицами громадный маховик. Неуклюжее коромысло качается туда-сюда, тяжело и неспешно ходят поршни. Она ещё очень несовершенна, эта машина, она ещё не столько работает, сколько портит воздух, без толку пожирая уголь. Но вращается деревянный вал-бревно под потолком ткацкой фабрики, бегут ленты приводных ремней, и стучат, стучат ткацкие станки, приводимые в действие не руками-ногами искусных, но слабосильных ткачих, а могучей механической силой.
А вот уже токарный станок вьёт свою стальную стружку, приводимый в движением силой пара. Я всматриваюсь в экран. Да, точно, это обтачивают поршень для Её Величества Паровой Машины. За каких-то сорок лет машинный переворот в Англии завершился — машины стали делать машины. Небольшой остров рывком вырвался вперёд, став «мастерской мира» уже к 1825 году.
Правда, люди — не ангелы, и промышленный прогресс на Земле тоже поначалу имел отчётливые черты зверства. Вот у бешено работающих ткацких станков движутся худенькие маленькие фигурки в отрепьях — дети бедняков, за корку хлеба работающие от зари до зари. В ящике с ветошью спят их сменщики, не в силах уйти домой после смены. А вот и вылезшие из-под земли шахтёры, отбухавшие двенадцать часов в аду, пошатываясь, бредут в рабочее общежитие. Спать, спать… Скорее упасть и не видеть всего этого…
Да, пять тысячелетий болезни не прошли для человечества даром. Привычка обращаться с рабочими, как с бессловесным скотом всё ещё сидела в печёнках у хозяев. Да вот только каждый человек уже являлся свободным. И работники уходили туда, где было получше — платили на несколько грошей побольше, да и работа почище… Хозяин, неспособный конкурировать за рабочую силу, разорялся.
То была эпоха свободной конкуренции в чистом виде. Конкурировали все — рабочие, хозяева заводов и фабрик, пароходов и железных дорог, станки и машины, целые государства… Гонка охватывала
И вот уже не каравеллы и фрегаты — пароходы бороздят моря-океаны, разнося прогресс всё дальше и дальше. Вот негритянский император, повелитель трёхсот жён, ста свиней, сорока коз и десяти коров обменивает большую связку слоновых бивней на дары цивилизации — стеклянные бусы, кусок яркой холстины, списанное ружьё и — о радость! — большую бутыль джина. Повелитель, вытащив пробку, делает большой глоток, жмурится. Ух, хорошо пошла! Что бы мы делали без этих хитрых белых! Хотя… Нет, надо в другой раз просить две бутылки. И ещё жалко, что негры-рабы нынче не пользуются спросом — он бы наловил у соседей. Да и пару особо вредных жёнушек не мешало бы обменять на джин…
Кое-где всё ещё пытались взбрыкивать, цепляясь за учение фараона Нармера. Вот армия моджахедов новоявленного суданского пророка Махди, лично видевшего Аллаха и за руку здоровавшегося с ним, плотными цепями идёт на английские пулемёты, пытаясь задержать прогресс, не пустить его в свою страну, дабы муллы-аятоллы могли и дальше плотно и сладко кушать, портить малолетних девчонок-наложниц и водить пальцами по страницам Корана, истолковывая его к своей вящей выгоде. Бесполезно! Пулемёты и шрапнель доходчиво разъясняют несознательным и отсталым дикарям, что капитализм отныне единственно правильное и верное учение, что нет бога, кроме Капитала, и пулемёт пророк его…
Вертится, вертится маховик Истории, ходуном ходят тяжёлые поршни, летают шатуны… Сотни выдающихся умов заняты вылизыванием Её Величества Паровой Машины и её бесчисленных потомков-станков. Создаются механика и термодинамика, другие науки… Так что прогресс идёт не только количественно, но и качественно — вглубь. Человечество познаёт мир, в котором живёт. И не только окружающий мир — человек начал познавать законы общества, в котором жил…
…Они появились у людей гораздо раньше, чем у ангелов, эти Ложные пророки, в самом начале разбега. Разумеется, ими двигали благородные чувства. Действительно, вид измождённых детей и женщин, гробящих свою жизнь на фабриках по двенадцать часов в день, способен был тронуть даже чёрствое сердце. Как будто до этого рабам и крепостным жилось лучше!
На экране двое бородатых, создавших учение о новом мире. Где действительно все равны. Где нет богатых, а есть только бедные.
Пролетариям нечего терять, кроме цепей. Фабрики — рабочим, землю — крестьянам. Всё взять и поделить. Чего проще!
Это была страшная угроза будущему человечества. Парадокс заключался в том, что сама идея социального равенства и справедливости была очень даже неплоха. Да что там — она была настоящим прозрением будущего. Но в тогдашних условиях это была заведомо утопическая идея, исполнение которой в реальности привела бы Европу к краху. Для такого устройства общества паровых машин недостаточно, тут нужны нанороботы.
Новые кадры на экране — красные флаги развеваются над Парижем. Пьяные от счастья, экзальтированные лица. Весна! Свобода! Да здравствует Парижская Коммуна!
А вот уже первые акты экспроприации — возле какой-то булочной толпится народ. Идёт раздача хлеба бедным парижанам, гаврошам и апашам. И всё ведь верно вроде, нельзя допустить, чтобы люди умирали с голоду. Представители новой власти щедры и справедливы — булочнику тоже дают пару буханок. Как всем, по справедливости. Хлопают по плечу — не унывай, папаша! Впереди нас ждёт светлое будущее! И никому невдомёк, что больше в этой булочной никто не разживётся ни коркой, ни крошкой, потому что разорённый булочник не сможет выпекать хлеб.