Проект «Геката»
Шрифт:
— Вы сказали, что готовы обучать меня, — напомнил он несколько минут спустя, когда молчание чрезмерно затянулось. — Кажется, я поторопился с визитом. Если вы не против, я изложу свои соображения насчёт этого устройства. Возможно, это позабавит вас, и вы быстрее придёте в себя. Что же с вами сделали, Гедимин…
Его лицо на секунду исказилось в гримасе бессильного гнева.
«Это с ним сделали,» — думал Гедимин, не зная, куда девать глаза от стыда. «Его держали на рудниках, чуть не убили, перебили его товарищей… Идиот ты всё-таки, Гедимин. Какой из тебя атомщик…»
Сидеть на полу и терзать себя бесполезными размышлениями было очень глупо — и сармат это понял сразу же. Выслушав несколько фраз Конара, он поднялся и повернулся к щиту управления.
— Это делается проще. Смотри. Потом повторишь.
Управление реактором «Бета» Конар освоил быстрее, чем Гедимин — пилотирование «Гарпии», — практически мгновенно, и если бы они не отвлекались на долгие теоретические рассуждения, воспоминания сармата об экспериментах, попытки Конара подбодрить Гедимина и объяснить, что бывали идиоты и поглупее, поиски еды и воды, общение Конара с пилотами и капитаном, — через пять минут обучение было бы закончено. На третьем часу общения реактор вышел из манёвра с переключением антигравов, не выдав ни одного нейтрона и не нагревшись ни на градус. Гедимин с уважением посмотрел на Конара и снова выругался про себя — сколько времени было потрачено на попытки пробить стену в пяти миллиметрах от двери…
— Надо было нам работать вместе, — сказал он, положив руку ему на плечо. — Послать всех, выкрасть ирренций и атмосферный спрингер и сбежать на Энцелад. Без флота Маркус никогда не полез бы в войну. Все было бы по-другому.
Конар вздохнул.
— Да, коллега, вы правы. Однако… мы кое-чего не коснулись, верно? Как именно вы прыгаете из галактики в галактику? И… в чём роль сигма-излучения?
Гедимин медленно наклонил голову.
— Манёвр Прожига. Я покажу. Объяснений нет. Ни у кого в двух галактиках. Так же и с «сигмой». Она… передаёт информацию. Возможно, команды. Команды для ирренция. И он изменяет свойства. И… я уверен, что не только он. Если бы нормально исследовать…
Несколько секунд он угрюмо щурился на свои ладони, потом взглянул Конару в глаза. Тот приподнялся в кресле; его зрачки мгновенно расширились.
— Можешь мне кое-что пообещать?
— Всё, что угодно, коллега, — без промедления ответил Герберт. — Если речь не о взрыве Земли.
— Ты учёный, ядерщик. Тебя послушают, — мрачно сказал Гедимин. — Сделай так, чтобы послушали. Вы будете изучать ирренций после войны. Мы уже ничего не будем, нас истребят. Не перебивай. Изучайте, пока не поймёте всё. И про мембрану между галактиками, и про щупальца на коже, и про изменение критической массы. До тех пор — скажи им — пусть любое применение ирренция будет под запретом. Хватит, наделали бомб…
Конар взял его руку и крепко прижал к своей груди. Его сердце билось часто-часто, быстрее, чем у самого взволнованного сармата, — Гедимин пальцами чувствовал его пульсацию.
— Клянусь атомным ядром, коллега. Никто не притронется к ирренцию до его полного изучения. Когда это случится — и если я доживу — я найду вас. Мы построим самую мощную энергостанцию в мире. Пока есть время, подберите ей название.
…Конар был в почёте у бывших каторжников — даже теперь, когда он мог ходить, его носили втроём, считали это честью и яростно из-за неё спорили. Гедимин выглянул на пару секунд проводить учёного; его встретили настороженно, но без прежнего страха. Он увидел, что язв на коже людей стало меньше, а относительно бодрых лиц — больше, — видимо, Джон разделил флоний по молекуле на всех. Гедимин оставил Конару координаты Ириена — и всю прыжковую карту, составленную когда-то Константином. В теории Прожиг был освоен, осталось вернуться на околоземную орбиту, и Гедимин с этим не спешил.
Он сидел у щита управления и в задумчивости перелистывал ежедневник, когда динамики под потолком ожили:
— Это Джон Винстон. Гедимин, ты меня слышишь?
— Да, — нехотя ответил сармат.
— Профессор сказал, что мы всё ещё в чужой галактике. Он знает, как выбраться, но хочет, чтобы ты показал это на практике. Когда ты будешь готов?
— Завтра, — сказал Гедимин. — В пять утра. Проследи, чтобы Герберт отдохнул.
Из динамиков донёсся облегчённый вздох.
— Вы справитесь вдвоём, или что-то нужно от моей команды?
Гедимин хотел презрительно фыркнуть, но вспомнил, как «Немезида» обгоняла омикрон-лучи, и осёкся.
— Да. Когда я дам сигнал, они должны держать корабль прямо. Не отклоняясь ни на долю градуса.
— Какой сигнал? — деловито спросил Джон.
— Я скажу… — Гедимин на секунду задумался, стоит ли переводить команды, но решил, что в паре слов никто не запутается. — «Jasudekadenuna!» Это команда начать отсчёт. Когда мой счётчик скажет «un» — держи курс и не меняй его. Когда после этого услышишь «heta» — делай что хочешь.
— Понятно, — сказал капитан. — «Ун» — это единица, а «дек» — десятка? Цифры похожи на наши. Я немного знаю ваш язык. Вот ведь странность — никогда не слышал, чтобы сармат на нём говорил. Пара слов, команда, полфразы, — сколько угодно, а вот чтобы целый разговор…
— Вы сами запретили наш язык, — сердито отозвался Гедимин. Он пытался вспомнить, когда говорил по-сарматски — хотя бы с Линкеном, никогда не придававшим значения запретам…
…В отсеке снова было тихо. Роторы вращались, корабль подходил к поясу астероидов и к завтрашнему утру должен был до него добраться. Гедимин сидел за щитом управления и сердито щурился на мониторы. «Может, и правда — сдаться? И Конар, и Джон обещали…» — оборвав мысль на полуслове, сармат криво ухмыльнулся. «Им бы самим сейчас выжить. Что Джону, что Конару…»
Расклад получался неутешительный — что так, что так выходило, что Гедимин в лучшем случае успеет вернуться на Землю и провести на ней один-два дня. Он снова пересчитал тех, кто расстреляет его при первой же встрече, и невесело усмехнулся. «Досадно. А только встретился с Конаром…Будь у меня хотя бы неделя…»
Он тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки и, решительным движением расстегнув правый рукав от локтя до запястья, взялся за лучевой резак. Работать одной левой рукой было непривычно, от обжигающей боли темнело в глазах, но багровые буквы одна за другой появлялись на предплечье. Выведя последнюю, сармат на несколько секунд зажмурился, потом, усилием воли отключившись от болевых ощущений, взглянул на распухшую руку с фигурными ожогами. «К-о-н-а-р,» — Гедимин приложил к ранам прохладную бронированную ладонь и ухмыльнулся. «Чтобы не забыть. Даже если своё имя забуду.»
20 октября 30 года. Галактика Вендана, крейсер «Бет» — Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
Ожоги от лучевого резака болели всю ночь; Гедимин оборачивал повреждённую руку мокрой ветошью — этого хватало, чтобы отключиться на полчаса, затем боль возвращалась. Когда в полтретьего сармат поднялся на ноги, в последний раз сменил охлаждающую повязку и затолкал свёрнутый матрас в ближайшую нишу, ожог уже не болел, но отчаянно чесался, — заживление шло полным ходом и причиняло не меньше неудобств, чем сама рана.