Проект Ворожея
Шрифт:
– Ты же понимаешь, что он мог и проскочить мимо камер? – немного помолчав, спросил Василий, продолжая стучать по клаве.
– А мог и нет, и поэтому шанс мы упускать не будем.
– Ладно, я понял. Вы когда назад?
– Соскучился, детка? – фыркнул я. – Начинай веселье без нас.
Влада отвлеклась от изучения роста волос на Никитином затылке и вопросительно посмотрела на меня.
– Скоро я тебе открою еще одну зашибенную сторону нашей романтической профессии. – Хотя, точнее будет сказать, в большинстве случаев это и есть основная ее часть. Именно нудное и монотонное ковыряние в огромном море имеющихся из разных источников данных, которое может оказаться и совершенно безрезультатным, а может и принести неожиданную удачу. Само собой, что внезапное нахождение решающих улик, сидение в засадах, вышибание дверей и эффектные задержания гораздо круче смотрятся на экране телека, чем многочасовое или даже многодневное перелистывание документов, или вылезающие на лоб и слезящиеся от монитора глаза. Но должен признать, что совсем не размахивание пистолетом или поигрывание мускулами приносят результат в подавляющем количестве эпизодов.
Из одного из немногочисленных кабинетов выскочил молодой лейтенантик в форме, весь красный и взъерошенный. Гримаса, исказившая его лицо была чем-то средним между сочувствием и презрением. Из-за открытой двери донеслись громкие рыдания с причитаниями.
– Мать? – мрачно спросил Варавин, и парень кивнул.
– Она самая, – ответил парень и скривился.
– В общих чертах как все обстоит? – спросил Варавин, и лейтенант, оглянувшись, прикрыл дверь поплотнее.
– Киселева Антонина Викторовна, – быстро затараторил он. – 35 лет. Мать-одиночка. Помимо наших жертв имеет еще двух малолетних детей. Живет в Немово.
– Это в десяти километрах отсюда, – пояснил Никита. – Деревня в паре десятков дворов.
– Ага, – продолжил парень. – Бывшая учительница младших классов, но с того момента, как школу в Немово закрыли, сидела дома и запила. Я позвонил в службу по охране детства. Соседи неоднократно жаловались, что она детей постоянно бросала то на сутки, а то и на три дня. Наши потерпевшие – сестры-близнецы Киселева Ирина и Киселева Екатерина, обеим по 15 лет. Их она оставляла одних лет с пяти. Каждый раз как новый хахаль появлялся, могла исчезнуть без единого слова, предоставив девочек самим себе. Пропивала все пособие, а девчонки голодали и по соседям побирались.
– Почему не забрали-то? – насупившись, рыкнул Никита.
– В службе опеки какая-то ее родственница до последнего времени работала. Вот она и заворачивала все жалобы. Киселева ей божилась, что исправится, и та ей типа верила.
– Тфу! Вечно у нас все через жопу! У нормальных матерей детей из-за всякой херни отбирают, а тут… – в сердцах Варавин стукнул по деревянной панели на стене коридора.
– Вот прямо бесит меня эта алкашка! – сжал кулаки лейтенант. – Разве это мать вообще?
– Агафонов, ты своих бесов при себе держи! – строго одернул его Никита. – Мы тут на работе, и наше дело порядок поддерживать, а не суждения выносить и давать оценку чужим поступкам!
– Нет, ну а чего она… – сдулся под тяжелым начальственным взглядом парень. – Виляет тут… Она, похоже, даже понятия не имеет, когда дочки пропали. В очередном загуле была. С кем дружили, с кем общались, чем увлекались, куда ходили в свободное время – на все один ответ. Не знаю!
– Девочки-подростки могут быть очень скрытными, – тихо произнесла Влада из-за моего плеча.
– Да какая там скрытность! Думаете, она вообще интересовалась даже тем, что едят, пока она шлялась по мужикам!
– Агафонов! – уже не сдерживаясь, рявкнул Варавин и добавил гораздо спокойнее: – Ты это… иди, давай, покури!
Лейтенант кивнул и ушел, вороша по пути свои короткие волосы, что и так уже пребывали в беспорядке.
– Ну что, пойдем мать опросим или сначала в морг? – вздохнув, спросил Никита, настороженно покосившись в сторону Влады.
Она пристально смотрела на дверь кабинета, и на ее лице стало появляться уже знакомое мне проявление напряженной сосредоточенности.
– Можно, я кое-что спрошу у этой женщины? – не глядя на нас, медленно произнесла она.
– Ну конечно. Вы ведь сюда для этого и приехали! – сделал Варавин приглашающий жест и толкнул двери.
В кабинете, сгорбившись на стуле, сидела и всхлипывала женщина, то и дело цокая по зубам стаканом с водой, пытаясь хоть немного попить. Рука у нее дрожала так сильно, что вода плескалась на ее изрядно поношенное платье и никак не попадала куда надо. Одежда на ней была вполне опрятная, хотя, похоже, свои лучше времена видала лет так семь назад. Но не мятая и не в пятнах, значит, собственный внешний вид еще имел для нее значение. Огромные мешки под глазами, отекший контур лица и попытка замазать все это большим количеством не подходящего по цвету тональника, большая часть которого уже осталась на платке, стискиваемого в руках. Разбитая бровь, треснувшая губа, распухший нос, явно красный не только от слез, но и от вылезших под кожу капилляров. В общем, картина маслом – женщина сильно пьющая, хоть и не совсем опустившаяся.
Никита представился сам, усаживаясь за стол, и отрекомендовал нас как следственную бригаду из столицы, что тут же привлекло внимание женщины.
– Найдите того ублюдка, что сделал это с моими девочками! – взмолилась она, сконцентрировавшись непосредственно на Владе. – Я же теперь не знаю, как и жить без них! Растила, растила, а теперь на старости лет и без куска хлеба, и стакана воды…
– Вам всего-то тридцать пять, – резко прервал ее Никита, который с хмурым видом читал документы перед ним.
– Так у меня-то здоровья никакого не осталось. Все ушло, чтобы девчонок поднять. Думала, вот сейчас школу закончат, работать пойдут, матери помогать будут. А тетерь… – Киселева закачалась на стуле и опять зарыдала.
А я вместо сочувствия к ней почему-то испытал острый прилив отвращения. Знаю, что нельзя, что это недостойно и непрофессионально. Пофиг, что собой представляет личность потерпевших и их родни, не мое право их судить. Если позволить себе подобное, то адекватную и беспристрастную картину составить в голове не сможешь.
– Чем отличалась одна ваша дочь от другой и от всех остальных детей? – голос Влады в этот раз был громким и даже жестким, словно хлесткая отрезвляющая пощечина.
Киселева захлебнулась на середине рыдания и выпрямилась на стуле, уставившись на Владу мгновенно загоревшимися откровенной ненавистью глазами.
– Пошла ты, сучка столичная! – буквально выплюнула она, сжимая кулаки так, будто собиралась кинуться. – Нормальная Катька была! Нормальная, как все! Ясно!
ГЛАВА 19