Проект Ворожея
Шрифт:
– Сядь уже на него к хренам, жестокая ты женщина! – жестко стиснув ягодицу Влады здоровой рукой, толкнулся бедрами вверх и прикусил ее подбородок.
И это чрезвычайно вежливая просьба, учитывая мое состояние. Просил – получи. Влада опустилась резко, сразу до конца и порочного шлепка плоти об плоть. Мой позвоночник выгнуло, и я просто рухнул под ней на спину, сдавленно матерясь и пялясь в потолок на миг ослепшими глазами. Но это не замедлило и не остановило Владу. Она снова и снова поднималась и резко опускала свои бедра на меня. Молча, без единого стона, шумно и яростно выдыхая сквозь сжатые зубы и не сводя глаз с моего искаженного наслаждением лица. Я балансировал на грани, едва она начала. Эта ее безмолвность, за которой скрывалась свирепая страстность, взрывала мне мозг. А когда ее внутренние
– Влада, сейчас! – Фиг его знает, умолял я или приказывал, но это сработало.
Влада выгнулась дугой, запрокидывая голову, и издала наконец тот самый тихий, долгий, выворачивающий душу стон, что добил меня вчера и мгновенно освободил сейчас. Я хрипел и трясся под ней, кончая так, что, наверное, после этого во мне не должно было остаться ни капли жидкости.
***
Я оставил Владу спящей в постели, куда, как смогли передвигаться, вернулись в полном молчании, которое, однако, не ощущалась тягостным или неправильным. Не молчание – «Мне нечего тебе сказать». Нет. Это было молчание – «Нам слова не нужны». Влада уснула практически мгновенно, будто в ее теле совершенно иссякла энергия. Не стала липнуть ко мне, требуя объятий или поцелуев, а просто свернулась опять клубком под боком и затихла. У меня же сна не было ни в одном глазу. Почему-то остро захотелось на воздух, да так, что в голове закружилось и зазвенело, будто в горах на большой высоте, где недостаточно кислорода. Наша грязная одежда пропала из ванной, зато обнаружились две аккуратные стопки чужой, явно принесенные Ольгой на замену. Надеюсь только, что она приходила не тогда, когда мы с Владой были поглощены сексом в душе. Потому что я бы наверняка в тот момент ничего не заметил, а, и заметив, не факт, что был в состоянии остановиться. Быстро одевшись, я вышел на крыльцо и уселся на деревянные перила, шумно вдыхая и выдыхая, захватывая утренний морозный воздух полными легкими, но особого облегчения не почувствовал. Разве что болезненная тяжесть сконцентрировалась в самом центре груди. Неужто пришло и твое время, Антоха, идти всерьез сдаваться докторам? Говорят, эта сердечная фигня у мужиков раньше, чем у женщин, начинается, а все потому, что мы много сдерживаемся. Откуда взялась эта инфа в моей голове? Ах, да, одна из прежних подружек читала мне иногда вслух подобную хрень из сети, прозрачно намекая на отсутствие с моей стороны достаточной эмоциональности. Она что, думала, до меня дойдет, и я однажды разрыдаюсь после очередного раунда, потрясенный силой ощущений? Мысли совершили кульбит, и картинка недавнего секса с Владой встала перед глазами. Мышцы пресса и спины резко сократились совершенно непроизвольно, да так, что все тело содрогнулось, и я чуть с перил не свалился. Густая тягучая волна насыщенного тепла прокатилась по телу от паха и до самых корней волос, и я снова как наяву видел ее выгнувшееся тело, такое хрупкое, что, казалось, могло сломаться пополам в следующей сладостной судороге. В груди заболело еще сильнее, и на горизонте отчетливо замаячила самая натуральная паника. Шипя и кривясь, я потер кулаком в районе сердца и спрыгнул с перил. Пошел в сад, примыкающий к коттеджу Варавиных, и принялся вышагивать среди обнаженных в зиму яблонь и слив, пиная влажные, прихваченные изморозью, опавшие листья. Перебирал в голове каждый момент прошлой ночи, пытаясь настроить себя на рабочий лад, но, словно издеваясь, мозг упорно возвращал меня в минуты нашего совместного с Владой безумия, будто это было гораздо важнее всего остального.
– М-дя, мой дед бы мне уши оторвал бы за такой бардак в саду, – сиплый сонный голос Никиты заставил дернуться и развернуться.
– Варавин, ты хоть топал бы погромче, а то подкрался тут! – неожиданно сам для себя вызверился я. Ну в самом деле, вот так глянешь – медведина натуральная, а подобрался беззвучно, как мышь.
– Антох, я нормально топал, но ты думаешь так громко, что хоть на тракторе подъезжай, а ты бы не услышал, – зевнув, огрызнулся Никита и передернулся: – Холодно, зараза! Чудинов, пойдем кофею, что ли, попьем.
– Да рано еще. Стыдно Ольгу твою опять беспокоить. Да и подышать я еще хочу, – непроизвольно я снова потер
– Подышать, говоришь. Ну, давай подышим, – подойдя к ближайшему дереву, он аккуратно обломал сухую ветку. – А Ольгу мы не побеспокоим. Я уже пару месяцев варю себе кофе исключительно сам и рано утром, пока она спит. Тошнит ее от этого запаха.
– Тошнит? Так она… – уставился я на Никиту. Нет, ну не дурак ли? Они семья, сто лет вместе, понятно, что дети это само собой разумеющееся.
– Не она, а мы, – поправил меня Варавин и расплылся в самой идиотско-счастливой улыбке, какую я только у него видел.
– Поздравляю! Но, если честно, не понимаю, как люди на это решаются! – ляпнул я, прежде чем прикусил свой длинный язык.
– В смысле? – удивленно покосился на меня Никита и чуть нахмурился.
– Мир сейчас – такое поганое место, что быть ответственным за приход в него еще одного существа я не решусь никогда. – Чего уж, начал, так надо договаривать. Хоть и чувствовал себя при этом скотиной бесчувственной.
– Решишься, Антох, – спокойно, но при этом шокирующе уверенно возразил Никита, нисколько не рассердившись. – Мир не стал ни хуже, ни лучше, он такой, каким мы его воспринимаем. А дети – это основа жизни и будущее. И твое, и этого самого мира, между прочим. А решишься ты в свое время и со своим человеком. Ответственность поровну разделите, зато радость надвое умножите.
Философ, блин!
– Это ты где вычитал? С Ольгой книги для беременных вместе изучали? – съязвил я, пытаясь уже соскочить с темы, потому что она почему-то была созвучна с этой противной болью в груди.
– Нет, я больше теперь как-то по женским любовным романам, – в тон мне ответил он. – Гормоны, сам понимаешь. Дурень ты, Антоха. Но, слава Богу, не безнадежный, как я погляжу.
– И что сие значит? – тут же напрягся я.
– Сам поймешь, – коварно усмехнулся Варавин. – Думаю, скоро.
– Да ну тебя! – отмахнулся я и стал снова пинать мерзлые листья. – Вот ты мне скажи, эта твоя хрень со своим человеком. Это вообще как? Типа шел, увидел и тут же понял – мое-о-о!
Никита опять взялся за обламывание мертвых веток, морща лоб и выглядя задумчивым, а может просто вспоминал.
– Вовсе не обязательно, чтобы вот так сразу. Жизнь-то не сказка, чтобы все в секунду делалось, – наконец ответил он. – Хотя… Мы же с Ольгой росли почти по соседству, чуть ли не каждый день пересекались. А однажды иду по улице, а она впереди, пакет с продуктами из магазина несет, зеленый такой, – взгляд Варавина остановился, и он вдруг улыбнулся как-то смущенно и счастливо одновременно, что показалось, в этом чертовом саду сразу в разы потеплело. – И тут как обернется… А я гляжу на волосенки ее, ветром растрепанные, на щеки и нос в веснушках и понимаю, что дышать не могу. В общем, шел я себе по своим делам, а тут раз… и все.
– Что все? – я уставился на его кулак, которым он сейчас тер ребра.
– Попал я. Насовсем, – пожал Никита плечами, будто говорил самую очевидную вещь в мире. – А она тогда же еще соплячка шестнадцатилетняя была. Но я ей сразу сказал – про других забудь. Только отучусь – сразу женимся. И к отцу ее перед отъездом в город пришел.
– А он что? – не мог не улыбнуться, представив себе это явление решительно настроенного Варавина.
– Ржал надо мной. Сказал, время покажет. А чего ему показывать? Все один раз показано. Я и всем пацанам местным провел инструктаж с предупреждением. Объяснил, что оторву и куда засуну, если к моей Ольге кто близко подойдет, – он потряс здоровенными кулачищами.
Ясное дело, что местные вняли таким его аргументам. Я бы тоже принял их во внимание.
– А я, если честно, думал, что ты слегка по расчету женился, – не стал скрывать я. – Прости уж.
– Да ерунда, – махнул он рукой. – Так многие думают и по сей день. Нам с Ольгой без разницы.
– И что, ни разу не хотелось ничего и никого другого, Никитос? Ты же вроде с нами всегда тусовался, не сидел монахом. Ни за что не поверю, что соблазна не было.
Никита вдруг помрачнел так сильно, что меня аж передернуло. Чего я лезу вечно со своими вопросами? Надо было до всего докопаться, доковырять. Вот же, мля, профессиональная болезнь!