Проект Ворожея
Шрифт:
– А вы сторонница того, чтобы изымать детей без разбора у всех?! – ткнула в нее обвиняюще пальцем опекунша.
– Я сторонница того, чтобы дети были живы и защищены. Любой ценой! А вот знать: забирать или оставлять, – и она снова указала жестом на окружающую обстановку, – это ваша профессиональная обязанность!
– Мы здесь закончили! – почти рявкнул я, предупреждая возможный поток гневных возражений. Кроме всего прочего, еще только склоки, неважно, по какой причине, мне тут не хватало.
– А вы имейте в виду, что гражданка Киселева будет как минимум задержана за участие во вчерашних хулиганских выходках, – как можно спокойнее обратился напрямую к Альбине Львовне. – Так что в вопросе: забирать детей или нет прямо сейчас, у вас нет выбора!
Покосившись на малышей, я ожидал слез и страха, но с недоумением увидел, как мальчишка обнимает за плечи младшую сестренку и глядит с надеждой.
– Тетенька, вы Аньку заберите, – неожиданно впервые подал голос он, просительно глядя почему-то на Владу. – Ей надо. А я останусь за мамкой присмотреть, как придет, чтобы хату не спалила.
Влада молчала, и тогда он посмотрел уже на меня.
– Аньке кушать надо хорошо, Катька так говорила, – будто оправдываясь, продолжил он. – Заберите, а? А я вам за это кое-что отдам.
Он решительно поднялся, и это спровоцировало истерику у младшей. Разрыдавшись, она стала цепляться за брата, отворачиваясь от нас.
– Заберем обязательно! – заверил детей, чувствуя, как голова стремительно наливается тяжестью и болью. – Обоих вас заберем. И за маму не переживай, она тоже без присмотра не останется.
Сказал и сам почти скривился от того, насколько цинично это прозвучало. Но, по крайней мере, это правда.
Мальчишка что-то зашептал на ухо сестре, она притихла и закивала.
– Я сейчас, – сказал он и выскочил из дома и спустя пару минут вернулся с небольшой коробкой.
Яркая, с позолотой, в форме изящной шкатулки, она была от очень дорогих конфет известной марки. И среди общей нищеты в этом доме смотрелась чужеродным объектом из другой жизни.
– Это Катькино, – протянул мне коробку мальчишка.
Я аккуратно снял обычную тонкую резинку и открыл вычурную крышку. Новенький, хоть и недорогой сотовый, пара сережек-гвоздиков с голубыми камушками, бледно-розовый блеск для губ и цепочка с подвеской в виде половины сердечка. Тайные сокровища погибшей девочки.
– Ты знаешь, откуда это у нее?
Ребенок замотал головой.
– Нет. Она нам с Анькой не рассказывала, боялась, что мы мамке проболтаемся и она пропьет. Но я слышал, как они ночами шептались про то, как скоро у нас все хорошо будет.
Именно в этот момент дверь с грохотом распахнулась и ввалилась совершенно пьяная Киселева в сопровождении лейтенанта.
– Пр-р… права не имеете! – удалось произнести ей, еле ворочая языком, и, наткнувшись мутным взглядом на представительницу опеки, она потребовала: – Львовна, подтверди!
Альбина Львовна покраснела и отвернулась, избегая наших с Владой взглядов.
– Доигралась ты! – ответила она и, больше не обращая внимания на невнятные возмущения Киселевой, пошла собирать детей.
Недолго думая, Киселева попыталась броситься на нее с кулаками, и нам с лейтенантом пришлось не только утихомирить ее безобразный дебош, но и заковать в наручники.
– Только попробуй, Львовна! – плевалась она. – Пособие отберут – на что я жить буду?
– Работать пойдешь! И пить, может, бросишь!
Отыскивать понятых и оформлять получение вещдоков пришлось в ускоренном темпе и под звуковое сопровождение многоэтажного мата и воплей.
Везти до Гуляева буйствующую мамашу пришлось нам. Не доставлять же ее в одной машине с детьми. Я вручил Владе коробку и отправил на переднее сидение, а сам сел на заднее и полдороги пресекал попытки пьяной женщины донимать и даже избить нас всех скованными руками, что, впрочем, не мешало ей вопить еще какое-то время, пока она просто неожиданно не отключилась.
Господи, что же за судьба такая паскудная, подумалось, когда наконец воцарилась относительная тишина. Одним отвешивает сверх меры того, чего они не ценят и не берегут, а другим и капли желаемого не даст. И так во всем.
ГЛАВА 24
О том, что за вид у нас с Владой после стремительных сборов, и на какие мысли это наведет окружающих, я неожиданно подумал только тогда, когда мы ввалились к Крюкову и он в первый момент недоуменно уставился на нас. Хотя, конечно, скорее, на Владу. Потом его настроение отчего-то резко испортилось, он поджал свои тонкие губы, причем могу поклясться, что с осуждением, и поглядывал на меня с отчетливо читаемой неприязнью. Даже ни единой шуточки в своем неповторимом стиле себе не позволил, лишь монотонно изложил факты:
– Как вы понимаете, половой контакт у нашей жертвы носил сугубо насильственный характер и, по моим выводам, был неоднократным, продолжительным, и привел к многочисленным внутренним разрывам и кровотечениям, – нарочито механическим голосом перечислил Крюков, пристально и даже нахально наблюдая за реакцией Влады. – Сопровождался данный акт причинением всевозможных телесных повреждений. Другими словами – эту девочку насиловали всевозможными способами, били и прижигали.
Влада, похоже, и дышать перестала, пусть внешне не дрогнула, хоть мне и показалось, что ее черты вдруг болезненно заострились. Дурак я, нужно было дома ее оставить. Слышать такое должно быть для нее то еще испытание. А Крюков, словно добившись только ему понятной реакции, уставился теперь на меня, не скрывая обвинения во взгляде. Ну и с чего бы это вдруг?
– Половой акт был защищенным, и после убийства тело мыли. Причем не просто так мыли. Похоже, использовали напор воды под сильным давлением, предварительно обильно нанеся дезинфицирующее моющее средство. В общем, если бы не пренебрежение убийцы к удалению растительности в интимной зоне и не парочка его волосков, которые я сумел отыскать, у нас ни черта бы не было, – чем дальше, тем больше настроение Крюкова становилось хуже, и меня это уже начало раздражать, хоть я старался удержать покер-фейс.