Профессионал
Шрифт:
Это всё, что ты можешь мне сказать?
Не оборачиваясь, он произнёс:
Не смей больше меня дразнить. Я играю лишь в те игры, в которых сам устанавливаю правила.
Правила, Сибиряк?
– Сейчас, когда я уже не была ослеплена страстью, эта его властная натура мне не нравилась.
– Можешь устанавливать свои правила, чтобы потом посмотреть, как я буду их нарушать.
Будешь дразнить меня снова, зверёк, и последствия тебя не обрадуют.
– Он вышел, хлопнув дверью.
Памятка на будущее: раздразнить Севастьяна при первой
В этой кладовке, всё ещё разгоряченная - и мокрая - после его манипуляций, я приняла два решения:
Александр Севастьян будет моим первым любовником.
И я позволю ему думать, что правила устанавливает он.
Глава 16
Ты ведь Севастьян, да?
– Когда неделю спустя я наткнулась на него внизу, в моём вопросе звучал неприкрытый сарказм.
– Разве мы не встречались как-то в кладовке?
С того момента прогресс в деле лишения меня девственности Севастьяном оставался нулевым. Что неудивительно, учитывая, что он отказывался со мной общаться, не считая "привет-пока".
На этот комментарий он задрал бровь, двинувшись за мной следом, пока я направлялась в кабинет Пахана.
Я нахмурилась. За последние семь дней мы ни разу не оставались наедине. Он всегда был поблизости - и одновременно на расстоянии.
Утром после кладовки горничной, я вновь проснулась с улыбкой на лице, надеясь снова его увидеть. Я позвонила Джесс и рассказала о нём и обо всём вообще. Она уточнила лишь одно:
Нэт, ты всё ещё со своей бородавкой?
Я уверила, что уже ненадолго.
На завтрак я шла подпрыгивающей походкой.
Но обнаружила, что Севастьян вернулся к своему отчуждённому состоянию, едва обратив на меня внимание. Пока моё тело всё ещё испытывало последствия наших вчерашних занятий, его разум уже был занят другим.
Я решила, что если он считал то, что было в самолёте, недостойным, значит затаскивание меня в ту кладовку было, по его мнению, вообще ужасным. Я старалась остаться с ним наедине, чтобы попробовать поговорить. Безрезультатно.
Меня охватило разочарование. Со временем разочарование стало больше походить на гнев.
Я прожила без Севастьяна семь дней. Я признала поражение. Моя одержимость померкла.
Нет, правда!
Тебе что-то нужно?
– мой голос был холоден. Ага, теперь он меня, значит, замечает?
Одет он был, как картинка - тёмно-серые брюки и облегающий кашемировый свитер, но выглядел так, словно не спал несколько дней.
Вы с Ковалёвым неплохо ладите, - нейтрально заметил он.
С ним легко ладить.
– Мы с Паханом были словно две горошинки из одного стручка, смеялись над одними и теми же шутками, радовались одинаковым книгам и блюдам.
Каждый день становились ближе друг к другу.
Иногда мы говорили по-английски, иногда - по-русски. Он был остроумен и на том, и на другом языке, и мы часто смеялись до слёз. Наше общение являлось почти полной противоположностью моим отношениям с отцом. Я никогда не сомневалась, что он любил нас с мамой, но Билл Портер был тихим мужчиной. Мы вместе работали на сельскохозяйственной технике, проводя время в удобном молчании.
С Ковалёвым было так же комфортно, но по-другому.
Каждое утро мы играли в шахматы в открытом павильоне на берегу Москва-реки. На заднем плане всегда маячил Севастьян, обычно решая вопросы по телефону. Его тело всегда было напряжено, взгляд высматривал угрозу.
Которая, хотя со мной никто этого не обсуждал, очевидно, не уменьшалась.
И сейчас Севастьян сказал:
С тобой тоже ладить легко.
Это он серьёзно?
Ты-то откуда знаешь?
Он дёрнул плечами.
Вижу вас вместе.
Иногда, если мы с Паханом смеялись над чем-то, я видела, что Севастьян за нами наблюдает. Сначала он выглядел удивлённым. Потом в его взгляде появилось удовлетворение.
Но иногда я ловила на себе его взгляд, который был далёк от удовлетворённого - и эта неудовлетворённость росла с каждым днём. Я чувствовала, что он ждал чего-то. От меня.
Как охотник, готовясь нанести удар.
Даже Филипп это заметил.
Когда ты не видишь, он смотрит на тебя, как маньяк.
Я усмехнулась.
Маньяк хотя бы ответит, который час, спроси я у него.
Но что-то внутри Севастьяна происходило. Он был словно бомба с часовым механизмом, отсчитывающим время. Вот только время для чего?
Ты хорошо обустроилась?
– спросил он.
А дальше он заговорит о погоде? Я остановила его прикосновением руки.
К чему эта беседа, Сибиряк?
– Мне почти показалось, что он пытается, в своей манере, меня разговорить. Он уставился на мою руку, и я его отпустила.
Тебе здесь нравится?
– его голос чуть дрогнул.
– Чтобы остаться?
Мы остановились перед залитым дождём окном. Снаружи шумел ливень. С момента моего приезда в Берёзку улучшений в погоде не было. Тени от падающих капель воды скользили по лицу Севастьяна, наполняя меня сводящим с ума желанием поцеловать каждую из них.
Я внутренне встряхнулась.
Почему ты, Пахан или Филипп можете выезжать, а я - нет?
Он потёр ладонью подбородок.
Потому что если с тобой что-нибудь случится... Мы просто не можем рисковать. А ты так хочешь уехать?
Ну, должна признать, что начинаю изнывать от скуки в моменты, когда Пахан работает - я не привыкла к такому количеству свободного времени.
– И к такому количеству внутренней энергии. Я отчаянно искала, как дать ей выход, когда Филипп предложил плавать в закрытом бассейне олимпийского размера. Каждый день мы плавали вместе.
– Но Филипп старается меня занимать.
На щеке Севастьяна дёрнулся мускул. Он приблизился на шаг. Как обычно, между нами возникло напряжение. Я смотрела в его глаза, но обнаружила, что его взгляд устремлён на мои губы.