Профессорятник

Гладкий Юрий Никифорович

В самой столице многие жители имеют смутное представление о канализации и даже центральном водопроводе. Одноименная со столицей речка (шириной несколько метров и глубиной — «воробью по колено») является главной городской канализационно-сточной канавой. Жители выкидывают в нее всякую дрянь, вода в «реке» не просто мутная, но аспидно-черная, будто тушь. Вонь стоит невыносимая. И вы не поверите: в этой канаве часто плещутся дети. Здесь к месту самое последнее слово на языке дари из вынесенных в заглавие: четурасти? хубасти? джурастид (Как жизнь? Как дела? Как здоровье?).

Туалет бедной кабульской семьи,

ютящейся за высоким саманным дувалом на окраине города, представляет собой разновидность российских «нужников» — вырытую в земле яму, покрытую досками или другим конструкционным материалом со щелью посередине. Но в таком сооружении, закрытом от глаз и оборудованном крышей, справа непременно находится кувшин с водой, а слева короб с камешками, выполняющими функцию туалетной бумаги. Что же касается путников (и путниц), то справление нужды происходит в сидячем положении прямо у дороги, и выручают их не только камешки, но и широкополые длиннющие рубахи и паранджи, спасающие от посторонних глаз.

Увлекшись туалетным этикетом, как бы нам не забыть о кабульских базарах. Торговое сердце столицы — проспект Майванд, со своими базарами, бесконечными рядами лавок, дуканами, магазинами и мастерскими, шашлычными, чайными, парикмахерскими и т. д. Здесь расположен не только знаменитый базар Ч.ар-Ч.ата («Четыре арки») — настоящий лабиринт узких и кривых улочек и переулков, но и главный кабульский базар — Миндаи, к которому вполне применим турецкий штамп «базар в Стамбуле гудит как улей». Здесь, действительно, — неисчислимое скопище людей, тараторящих на дари, перебивающих друг друга, торгующихся, то воздевающих руки к небу, то прижимая их к сердцу. Очень забавное зрелище для шоурави, то есть для нас. Правда, есть категория торговцев, немногословных и очень важных с виду, с тюрбанами на головах — это сикхи, продавцы цветного шелка, легкой парчи и тяжелого бархата.

«Оприходоваться» нам приходилось, главным образом, на близ расположенном небольшом «маркете», где приобретали в дуканах длинные, полуметровые лепешки («лыжи»), крупы, арбузы и дыни, знаменитые восточные специи и сладости, пакистанские и китайские чаи, кофе, некоторые предметы домашнего обихода. А вот уже «прибарахлиться» ездили на Миндаи — притом «гурьбой», преимущественно, по просьбе женщин (и обязательно с автоматом) — купить так называемые балапуши (дубленки), кожаные плащи, сумки, ремни и даже японскую радиоаппаратуру, которую в СССР днем с огнем найти сыскать тогда было невозможно. (Нам говорили: «Если вы не нашли на Миндаи какую-нибудь вещь, значит, ее вообще не существует в мире». Но это ложь — водки и пива мы так и не смогли там найти — разве что плохо искали?).

Многие местные продавцы пытались «слегка» лепетать по-русски, неизменно спрашивая одно и то же: «Как дзла?у>. Некоторые наши военные, бессовестные проказники, при ответе на этот вопрос частенько использовали ненормативную лексику. Этим можно было объяснить характер того приветствия, с которым однажды обратился к группе шоурави (в основном, женщинам) бача— афганский мальчуган, сидевший на огромной горе арбузов: «Как дела? «Зашибись»'’! (последнее слово, в котором бача видел синоним выражения «о’кей», взято нами в кавычки не случайно, так как в оригинале оно звучало очень скверно). Последовала немая сцена по Гоголю.

Здесь же, на базаре Миндаи, имевшем слишком дурную славу, автор однажды был позорно «позабыт» своими коллегами, уехавшими на микроавтобусе домой, оставив меня грешного в опасном базарном окружении, хотя и с пистолетом за пазухой. Кстати, автобусом командовал лучший друг — Гарри, но как джигит правильной ориентации, он зорко опекал дам, рассыпал им комплименты, щебетал и в результате одного из мужиков ... профукал. Этого мне только не хватало. В меру обросшему щетиной и отращивавшему усы, мне ничего не оставалось делать, как прикинуться афганцем, и на зазывные голоса дуканщиков, я, будто попугай, твердил одно и то же — «тагиа-кур», «ташакур» (спасибо).

Время шло, в душу постепенно вселялся страх, и он был не беспочвенен: Гарри-спаситель не объявлялся (вероятно, продолжал «щебетать»), а в голову лезли всякие нехорошие мысли. Из уст в уста передавали реальные «страшилки», когда на этом базаре русские входили в дуканы, и больше их никто никогда не видел. По местной «маньячной» традиции, беднягам, якобы, непременно отрезали головы кочан и вспаривал живот.

О, Боже, неужели и меня ждет такой зверский, позорный капец? Решил: Гарри сразу же задушу, как отъявленную контру. Но, это будет потом, а сейчас надлежало действовать быстро и решительно: остановил такси и на своеобразном дари-английском «суржике» велел водителю, подозрительно смахивавшему на душмана, ехать в сторону микрорайона. Но тот, как на грех, стал бормотать, что микрорайон в Кабуле, вроде, не один, поэтому пришлось ехать по указанному мною маршруту.

Встреча со спохватившимся Гарри произошла где-то на полпути, но два автомобиля пронеслись мимо друг друга на «космической» скорости, и в отличие от меня, Гарри не мог знать, кто именно сидит на заднем сидении такси, за спиной водителя (кстати, сжимая в руке пистолет). Пока я втолковывал «извозчику» о необходимости круто развернуться в обратную сторону, микроавтобус почти скрылся за горизонтом. Мысленно представил себе мечущегося по базару растерянного друга, и теперь уже сам чувствовал себя в роли спасителя. Пришлось помахать перед носом шофера крупными афганскими ассигнациями, чтобы тот лениво развернулся и дал, наконец, газу...

Объяснение с Гарри было бурным, но в присутствии дам наши препирания окончились смехом и шуткой одной из них, в том смысле, что ему так и не удалось избавиться от достойного соперника «по завоеванию женских сердец»: лишь женщины, мол, заставили его вернуться за мной, несмотря на упрямое сопротивление джигита.

Хорош же, друг — нечего сказать! Впрочем, эта тирада приведена нами для красного словца — Гарри настолько тяжело переживал, что в тот же вечер решил «проставиться», что в условиях Афганистана было равносильно подвигу.

60. ЛЕГЕНДАРНЫЙ МУШАВЕР

Приезд в Кабул Евгения Петровича Белозерцева (1983) в качестве советника (мушавера на фарси) министра образования Афганистана и негласного куратора всех образовательных программ с участием советских специалистов ожидался с некоторой нервозностью. Выразитель воли идеологического аппарата и партийной цензуры Министерства просвещения СССР (к тому же, бывший преподаватель Высшей комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ), вряд ли мог надеяться на благосклонный прием «учительствующей публики», в большинстве своем одержимой рублем, «казацкой вольницей» и менее всего желавшей попасть под чей-либо контроль. Автор с ужасом вспоминал, как «свирепствовал» Белозерцев, заочно редактируя сборник, посвященный роли вождя мирового пролетариата в развитии педагогических идей, что, конечно же, оставляло мало надежд встретить вменяемого чиновника, с которым можно было бы поговорить по душам, обсудить красоту пуштунских женщин, а то и выпить чарку водки под душманскую канонаду.