Профессорятник
Шрифт:
Так что реплика Нурали: ((они сами настаивают на приобретении третьей» становится не такой уж странной для знающих суть дела.
63. 3АРГУНА, НАДЖИБА, ЗУХРА, ... МАРУСЯ И ДРУГИЕ
Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай... Настоящие ценители советского кинематографа, конечно же, помнят имена этих женщин из гарема бандита Абдуллы, которых в годы гражданской войны геройски спасал красноармеец Сухов в фильме режиссера Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни». Спасти же афганских женщин, как показала история, не смогли ни англичане (учинившие аж три колониальных войны!), ни индусы, ни шоурави (то есть — мы), ни американцы. Да и есть ли резон вообще заботиться о спасении обитательниц «гаремов»,
Имя одной из жен бывшего афганского министра культуры и спорта, у которого наше посольство арендовало квартиру для преподавателей колледжа (хорошо меблированная и ухоженная, она, кстати, без всякого блата, досталась автору), оказалось ... Маруся. Словоохотливая, писклявая хохлушка, не без следов увядшей красоты, известным образом артикулируя звук «г», рассказала нам о своем «житии-бытии». Выходя замуж в «piднiм Кыiвi» за афганского студента, тогда Марусе в голову не приходило, что в Кабуле она может оказаться отнюдь не единственной женой своего благоверного. Так оно и вышло. Сожалеет ли о чем, ревнует ли она теперь его к другим женам, — спросил ее. «Тю! — ответила она, — Господь с вами — тут так багато хлопит, хиба мени до ревности. Думаешь про одно: как бы дожить до утра и детей уберечь — ведь муж причастен к начальству, а это дуже опасно: завтра придут душманы и видрежут голову. И что потом мени робыты?»
Маруся — жена зажиточного кабульца, возможно, даже любимая (как та Гюльчатай у красноармейца Сухова). А что же тогда говорить о сельских провинциях страны, находящихся в руках различных талибских группировок, которые, кажется, вечно воюют между собой за влияние, и которые едины в одном — женщина должна быть «плотно упакована» в паранджу и воспитывать детей, ни коем случае не помышляя о школе. «Настоящая школа» для детей — это опиумное «полюшко», представляющее единственный способ не умереть с голоду. «Переноска-перевозка» мака и переработка сырья, на чем сегодня заняты и стар, и млад, — вот настоящие уроки жизни. Школьник же — «дармоед», бесполезный едок, которого еще, не дай аллах, научат в школе тому, что наркотики — это зло, а тот, кто их производит — опасный преступник. Уж нет!
Были среди студенток три ярко выделявшиеся, по своему красивые девушки — пуштунки Заргуна, Наджиба, и узбечка Зухра, при этом первая из них, как оказалось, была таинственной невестой моего афганского коллеги-географа — Абдулсамада. Несмотря на свой социальный статус преподавателя, последний, оставался, по сути, «голодранцем» в сравнении с хорошо обеспеченной семьей своей невесты, и деньжат на калым у него явно не хватало. Нашу с Гарри инициативу от чистого сердца «скинуться» на калым родителям Заргуны он не одобрил, может быть, полагая, что мы вдруг станем претендовать на свою «долю». Но, напрасно, таких мыслей у нас не было и в помине. Абдулсамад успел побывать на годичной стажировке в Одесском университете и уже имел некоторое представление об образе жизни советских людей. Нам он, дико стесняясь, рассказывал о том, что ему приходилось бывать на одесском пляже в Аркадии, и даже лежать рядом с девушками в купальниках, и это был, по-видимому, незабываемый эпизод в его жизни.
Именно этот эпизод был бессовестно нами использован для «шантажа» молодожена в том смысле, что мы обязательно расскажем невесте, как он практически обнаженным валялся с советскими девушками. Надо было видеть, как переживал Абдулсамад — воздымал руки вверх, прижимал их к груди, умоляя нас, ради аллаха, не посвящать Заргуну в этот непонятный и непостижимый для нее «грех», опасаясь, как бы из-за этого не расстроился его брак с состоятельной невестой. Наш бесстыжий «шантаж» прекратился лишь после того, как он доставил нам с Гарри пол-литра невыносимо смердевшей афганской водки, при этом мы вынудили его (как некогда царь Иван Васильевич в известном фильме) снять пробу первым.
Что же касается Наджибы, то она, будучи одним из лидеров молодежного крыла НДПА (Народно-Демократической Партии Афганистана), отличалась повышенной публичностью. Она пыталась улучить любой момент для общения с советскими преподавателями, и некоторые из нас стали откровенно ее побаиваться как из-за ее политической платформы (не разделявшейся многими афганцами) и близостью к самому Наджибулле, так и по причине «легкого пренебрежения» нормами шариата по части женского этикета.
Но настоящей «головной болью» для нас с Гарри стали, чуть ли не ежедневные ее моционы по периметру наших домов. Это было нечто интригующее для нас обоих. По лестному для автора мнению моего друга Гарри, Наджиба «пасла» как бы меня, хотя я считал, что все обстоит наоборот — «мишенью» был он. В любом случае, мы с Гарри были наслышаны о том, что пуштуны «врожденно» — лучшие снайпера в мире, благодаря хладнокровию, выдержке и, конечно же, зрению, и знакомиться с родней Наджибы по мужской линии в наши планы никак не входило. (Кто-то из коллег тогда удачно сострил, что роман с местной девушкой возможен лишь в том случае, если советский самолет стоит «наизготове» на взлетной полосе и «пропеллер» уже вертится). Короче, некоторое время «альфа-самцам» пришлось позорно прятаться от повышенного внимания очаровательной пуштунки.
Узбечка Зухра проявила себя в существе наиболее прилежной студентки. Правда, ее вопросы и просьбы к преподавателю производили странное впечатление, свидетельствовавшие об отсутствии у нее не только среднего, но начального образования. Но эта сюжетная линия несколько выходит за рамки этой байки.
А вот кто сумел «отличиться» на любовном фронте, избежав знакомства с «лучшими снайперами в мире» и сохранив при этом «символы» Фаберже — так это молодой донжуан из французского посольства. Он сумел таки каким-то непостижимым образом «охмурить» дочь нашего шофера Нурали и предусмотрительно «смыться» в Париж, оставив в девичьем «подоле» очаровательное дитя. Оно бы и ничего, да только по российским, а не по тамошним меркам.
Отечественным легкомысленным прелюбодеям не мешало бы помнить в этой связи о том, что во многих мусульманских странах, лица (не только женщины, но и мужчины !), виновные в прелюбодеянии, в зависимости от обстоятельств должны подвергаться в лучшем случае — порке или тюремному заключению, в худшем — «побиванию» камнями», притом, обязательно до смерти. В тех регионах Афганистана, где хозяйничают талибы последний вариант (забивание камнями) действовал всегда, а во время режима талибов (свергнутого в результате операции НАТО в 2001 г.) был распространен по всей территории страны. Но, самое ужасное состоит в том, что часть законодателей нынешнего (!) правящего режима настойчиво стремятся вернуть в уголовный кодекс именно побивание камнями.
...Однажды, у заехавшего за нами сильно расстроенного Нурали мы заметили скатившуюся по щеке слезу. Тут же «прижатый к стенке», он поведал нам страшную историю. Оказывается его любимая дочь, не вынеся «мирского позора» в связи с рождением внебрачного ребенка от француза-донжуана, решила проститься с жизнью (проглотив 50 таблеток, кажется, димедрола). Ее не просто порицали соседи и знакомые — она вообще не могла выйти за пределы своего дувала, поскольку в нее со многих сторон летели камни, не говоря уже об уничижительных проклятиях. Но, самое непостижимое в этом деле, состояло в том, что плачущий отец явно уже согласился с выбранным уделом дочери, поскольку тоже устал от давления извне и отчаялся решить эту проблему по человечески.
Наша с Гарри реакция в этой связи была естественной: Нурали сразу же был предъявлен ультиматум: либо он немедленно доставляет свою дочь в советский госпиталь, либо будет наказан нашим презрением, и мы впредь откажемся от его услуг. В итоге, дочь была спасена, однако ее здоровье после этого резко ухудшилось, и после завершения нашей «восточной кампании» ее судьба осталась неизвестной.
(Заметим: для назначения наказания определяющим «обстоятельством» является социальный статус прелюбодеев. Забрасывание камнями обычно грозит семейным из них, а не семейным — лишь удары плетью. Так, может быть, дочери Нурали надо было согласиться на плеть?).