Прогулки по тонкому льду
Шрифт:
И угораздило же меня остановиться у ее калитки.
— День добрый, — отозвалась я. — Хорошо, мэса. Спасибо, у меня все хорошо.
— Как жизнь в городе? — лукаво щурясь, произнесла наша сплетница. — Замуж не собираешься?
— Живу хорошо и портить свою жизнь снова не собираюсь, — со смехом призналась я.
— Ну да, ну да… — пропела дама. — На свободе да вдали от родных оно веселее. Веселее.
Я ничего не ответила, только задумчиво глянула на затянутое тучами небо. О чем говорить? Что доказывать? Свою честность и нравственность? Кому? Тем, кто мерит всех по своей мерке?
— А в детстве такая тихая была, — покачала головой женщина. — Я говорила твоей матери, не доведет до добра
— Так закон до этого уже лет пять действовал. И не одна я такая, — с улыбкой произнесла я. — Или лучше жить и даже читать не уметь? Всю жизнь у печи с тестом возиться?
— Приличной девице и читать необязательно, — добила меня своей логикой мэса. — Семья, вот главная гордость женщины.
Я улыбнулась. И кто это мне говорит? Та, на чьего мужа так похож сын соседки. Ха-ха! Но это же не доказано, об этом не говорят вслух, и семья продолжает свое псевдо-существование. Зато как все, без скандалов.
— Всего доброго, мэса Квирли, — произнесла я и пошагала далее.
Она еще глядела мне вслед, пока я не завернула за угол. Осуждение… Как часто я вижу его в глазах жителей городка. Ха, святая безгрешность с отрядом скелетов в каждом шкафу. Как они гордятся своей нравственностью, как выпячивают добропорядочность, как любят мериться репутацией. Как много я знаю об их мерзких тайнах, как хорошо мне известна их истинная личина. Легко наблюдать за жизнью других, когда тебя считают пустым местом. Что такое девочка-инвалид, днями просиживающая у окна? Кому она интересна? Кто ее замечает? Дутая добродетель, дешевка с тонким слоем позолоты, семьи, кишащие тайнами, как старый матрац клопами. Но что такое грех, если он надежно спрятан за стенами родного дома? Если о нем не знают, не говорят, не обсуждают. Скройте свой порок, спрячьте его от посторонних глаз, грешите, но тайно, чтобы никто не знал, и смело вешайте медаль «За добродетель» на грудь.
А ежели вам страшно, что кто-то узнает вашу тайну или заподозрит ее наличие, смело тыкайте пальцем в собрата, ищите и обсуждайте его грешки, старательно уводя тему от себя. Вот таким громоотводом я стала для местных кумушек. И вправду, что такое муж пропойца или отчим развратник, когда есть Лиарель, поправшая вековые устои и заявившая о своем законном праве быть свободной. Не захотела делить жизнь с тем, кто предал. Не стала гробить время на то, что уже невозможно возродить. Я не злюсь на них, мне их жаль. Как, должно быть, жутко жить в страхе перед осуждением окружающих? Страх… поводок, намертво приковывающий нас не к тому дому, не к той жизни, не к тому занятию. Не к тому мужчине. Мы так боимся осуждения, что готовы терпеть любые лишения, лишь бы остаться в касте мнимой добродетели. Что же, это выбор каждого. Но неудовлетворенность собственной жизнью все же дает о себе знать. Боль, тоска, уныние. Они роятся в душе и просят выхода, прорываясь наружу ворчливостью и злобой. И они только крепчают, стоит увидеть того, кто плыть по течению не согласился, кто выбрал иной путь и сам строит свою жизнь. Его пример вызывает зависть, злобу и желание затолкнуть выскочку в принятые всеми рамки. Чтобы его пример не пробуждал в душе тоску, чтобы не вспоминать раз за разом о своей угробленной жизни. Ведь так хорошо быть как все, пускай все вокруг и несчастны…
Настроение испортилось окончательно. И я отправилась домой. Лучше потрачу весь день на общение с родителями, чем угроблю его на развлечение местных сплетников.
Конечно, можно было выехать еще вчера вечером и нормально отоспаться после поездки в своей комнате. Но я так редко вижусь с родителями, что за каждый лишний час, проведенный с ними, готова платить комфортом
Среди ночи меня разбудило странное чувство чужого присутствия. Словно невидимая пружина внутри меня заставила открыть глаза. Все вроде бы было, как обычно: темно, тихо, спокойно, лунный свет льется в комнату сквозь паутину занавесок. Облака стадом нечесаных барашков мчатся по небосклону. Отчего тогда мне так странно на душе? Отчего кажется, что глядит на меня кто-то из окошка в комнате? Мне и вправду померещилось чье-то лицо за окном, тонкие черты и полупрозрачный силуэт. Но как, если спальня моя на втором этаже дома?
— Тихо, тихо, — раздался из мрака голос Уха.
От этого скрипучего голоса я вздрогнула. Домовой мелкими шажками подбирался к окну, на ходу бормоча какие-то слова себе под нос. Ладони его при этом стали светиться зеленоватым сиянием, которое медленно расползалось по комнате, разгоняя тьму. Я, как завороженная, наблюдала за действиями домового, завернувшись в одеяло. А Ух подошел к окну и принялся водить перед ним руками. Рама начала мерцать таким же призрачным светом, по стеклу поползла странная вязь неизвестных мне знаков и узоров, они укрывали окно, как морозный узор, почти лишая возможности видеть, что творится снаружи. Потом эти странные письмена вспыхнули и осыпались зеленоватыми искорками, «впитавшись» в стены.
— Ого! — только и нашла я, что сказать.
— М-да… — протянул Ух. — И кто это там шастает? А? — и, повернувшись ко мне, добил.
— К тебе, может, захаживали?
— Кто? — растерянно отозвалась я.
— Понятия не имею, — пожал плечами домовой. — Ты у нас маг. Поди знай, кто там шастал.
— Это мне не привиделось? — испуганно покосившись на окно, переспросила я.
— Тогда нам обоим привиделось, — пожал плечами Ух. — По ночам на улицах всякое бродит. Тока ты не бойся. Он сюда теперь не сунется, я запечатал окно, спи спокойно. Никто тебя не тронет.
— Так ты маг? — забыв о страхе и вспомнив о любопытстве, уточнила я.
— Тфу! — сплюнул домовой. — Маг… Еще чего. Нечисть я. Домашняя, древняя. Я дом беречь приставлен, а как ты его от бед убережешь без силы? Мы… ну, нечисть в смысле, дети мира природы. Частичка ее ожившая и беречь ее законы приставлена. Кто лес стережет, кто реку. А кто, как я, — обитель.
Я наморщила лоб, припоминая все легенды про домовых. В них везде говорится, что они сторожат дом и помогают хозяевам. Я думала, они там крыс гоняют, пауков. Не ожидала, что они и ТАК его стерегут.
— И вы все одарены магией?
— Естественно, — пожал плечами домовой. — Я ж те не ваза с цветами, чтоб в углу для красоты стоять. Как же я дом от зла стеречь буду, если силы нет? Она у меня хилая, правда, тока в доме и действует. Да и я из дому не хожу… В общем, мне хватает.
— Интересно, а в нашей школе есть домовой? — задумчиво протянула я, глядя в окно.
Ух уже двинулся ко мне, задумчиво поглаживая бороду.
— Неа, это ж не дом, так, сарай, — отмахнулся Ух. — Каждый год народ меняется. Домовой селится там, где есть семья, где дом, где уют. Его одними стенами не удержишь. Да и люди в одном доме тоже иногда семьей только на словах и зовутся… Кого там стеречь, когда никто никому не нужен?