Прогулки с Бесом
Шрифт:
Почему отца не призвали "на защиту союза советских социалистических республик"? Было за сорок, или потому что было трое один меньше другого? Или в верхах надеялись, что война продлится пару недель и призывать "старьё", вроде отца, на защиту "самого гуманного и передового строя в мире" нет нужды?
Не спрашивал отца почему не "служил родине" в качестве военного. Не потому, что не дано было знать маленькому водителю городского электрического транспорта (трамвая) тонкостей "высокой" политики? Другие подозрения на эту тему "не выдерживают критики": "власть
– из этого "водоворота" у нас ещё никто не выплывал. Выбор не широкий, но останавливаться на чём-то одном нужно.
В "трудные минуты отступления" никто не подгонял грузовиков к монастырским кельям и не предлагал обитателям бегством на восток спасться от вражеского нашествия. Хочешь спасаться - "бери ноги в руки" и убегай сам! Куда?
– Кто и где ждёт нас?
– задавала резонный вопрос в пустоту большая часть монастырских насельников, и не думала покидать кельи, отнятые советской властью у монахинь.
– Этих видели - говорили монастырцы, кивая головой в сторону убежавших на восток "руководителей жизни" - посмотрим, каковы те - и указывали большим пальцем правой руки направление, откуда по ночам прилетали на бомбёжку чужие и злые "еропланы".
– "Враги идут, чтобы вас убить и захватить землю"!
– А нам без разницы, кто нас убьёт! Да и земля не наша - до прихода врагов монастырские обитатели уже были готовыми предателями.
– Бесяра, мыслишка родилась: не будь врагов - откуда "вражеским прислужникам" браться?
– Предатели, как и доходы, бывают "декларированные", то есть "заявленные" и тайные, "неучтённые". Обитатели монастыря числились во второй группе - уточнил бес. Возражений от меня не было.
Глава 58.
Первое упоминание Латвии.
На начало войны у отца было два друга: с одним связывала работа до войны - трамваи гоняли и верили в бога:
– "Без бога - ни до порога"!
– с другим - только работа. Другой не был атеистом, его скорее стоило бы именовать "крепко сомневающимся"
Имя сомневавшегося друга в божьих промыслах Василий с отчеством "Васильевич", а отец звал друга "Васькой", что позволительно большим друзьям. Иногда пользовался прозвищем Василия Васильевича "Край Родной".
На дачу прозвищ мы способный и талантливый народ, прозвища, кои взаимно клеим, могут быть любыми. Много за семь десятков лет слышал прозвищ, но прозвище отцова друга "Крайродной" - было единственным, редким, красивым и точным.
Прозвище "Крайродной" Василий Васильевич получил за великую любовь родного города. Это был большой патриот города, и, никаких иных мест за чертой не признавал. Пускал кого Крайродной в свою большую любовь расспросить по своему малолетству Василия Васильевича не мог.
На "большую советскую родину", коя к тому времени простиралась "от моря и до моря", у Василь Василича любви не оставалось, а по размерам он был больше отца.
Не все крупные телом люди в такой же степени наполнены любовь места появления в свет, как Крайродной, и загадку большой любви в большом теле никто до сего времени не выяснил.
– Бесяра, друг, сделай меня медиумом на малое время?
– Чего хотел?
– Войти в общение с душой Василия Васильевича и вопрос задать: "чего не перебрался в стольный град молодым, чего сидел в провинции"? В столице мог стать большим человеком?
– Объяснение в прозвище "Крайродной", чего ещё нужно? Край Родной был выше любого положения в стольном граде, не мог человек разорваться на две части.
Полностью, без остатка, отданная родному краю любовь превращалала Василь Васильич в однолюба до такой степени, что не знал человек сколько республик втиснуто в "страну саветов", а о калмыках говорил:
– У них глаза узкие...
Сегодня принудительная любовь сошла на "нет" и никто "свыше" не заставит меня любить и считать "дорогими друзьями" неизвестных обитателей планеты "Бета Проксима", или жителей Кавказа...
Газет Васильич не читал, о "советских социалистических республиках" знал понаслышке, а если что-то и знал, то всё едино прекраснее родного города ничего не было:
– Край родной!
– вздыхал человек и никто ему не возражал.
Сомневающихся в любви к родному краю рядом не находилось, и два слова в его исполнении заменили ему фамилию в местах, где без фамилии можно было обойтись: "место трудовой деятельности".
Наиболее частое упоминание "края родного" у него начиналось после
Поведение граждан, потреблявших и употребляющих "белую головку", не меняется с древности и до настоящего времени. Думаю, что ничего не изменится и в будущем: кто-то будет затевать пустые споры с дракой в финале, кто орать глупые песни, а иные - плакать...
К прославлению "края родного"Василь Васильич приступал без единой музыкальной ноты, но со слезой.
"Белая головка" - название бутылки водки, запечатанная белым сургучом
Просто и понятно: "белая головка", спутать ни с чем нельзя.
Да, дорогой читатель, "услада сердца мужского" в недалёкой древности опечатывалась, на манер почтовых отправлений, сургучом. Обычным, им идо сего и до сего времени пользуются почтовые работники, а белый сургуч увенчивал посудины с напитком "Смирновская".
Помню посудину, видел её, но по малости лет вкусить содержимое не позволяли:
– Мал ещё... успеешь...
Васильевичу и отцу хватало одной "посудины": первому - для впадения в экстаз с исполнением "гимнов" о "крае родном", отцу - чтобы "осоветь".