Проходящий сквозь стены. Рассказы
Шрифт:
— Да здравствует «Спортинг»! Ур-ра Дюлатру! Да здравствует Дюлатр!
Ближе к концу матча, когда нападающие команды Олимпийского союза честно пытались сравнять счет, в их адрес полетели яростные крики:
— Мерзавцы! В морду их! Дави их! Дави!
Регби в одночасье стало любимой игрой касталенцев, и победа славного доктора Дюлатра на выборах была обеспечена.
Ключ под ковриком
Как-то раз один светский вор сбежал со страниц детективного романа
Он вышел со станции, пересек Станционную площадь и, подходя к Станционному проспекту, услышал, что город так и гудит.
— Не забудь положить ключ под коврик, — неслось со всех сторон.
Это матери семейств уходили с дочерьми на бал в ратушу.
— Не волнуйся, — отвечали мужья, изнывая от нетерпения, — ключ будет под ковриком, вам не придется звонить. Но если вдруг вы вернетесь домой раньше меня…
— Раньше тебя? Уж не хочешь ли ты сказать, что бильярдные партии затягиваются до четырех часов ночи?
И матери семейств были совершенно правы. Приличные партии заканчиваются не позже полуночи. Тем временем вор-джентльмен шагал себе по улицам, стремившим на площадь Ратуши потоки бархата и креп-жоржета. Накануне вечером он выехал из Рима с чемоданчиком скромных размеров, заключавшим в себе ни много ни мало каменья с королевской короны и туфлю Папы. А утром спрыгнул с поезда на ходу, чтобы на время оторваться от погони — а гнался за ним весь европейский сыск, — и теперь пользовался передышкой, дабы поразмыслить о тщете земной славы.
«Я сполна овладел наукой мошенничества, — думал он. — Самые мудреные замки беззащитны передо мной, и мне нет равных, когда дело доходит до подкупа должностных лиц. После двухлетнего стажа в американских тюрьмах, где меня школили лучшие мастера своего дела, я стал признанным щипачом, домушником и медвежатником; с равной легкостью обирал я пьяных и обчищал квартиры. Упорный труд помог расцвести моим недюжинным талантам. Сегодня я граблю августейших особ, у меня наводчики во всех частях света, один мой ход на бирже — и падают или возносятся целые кабинеты министров, а между тем сердце у меня уж давно не заходится от восторга, как в пятнадцать лет, когда, готовясь к выпускным испытаниям, я набивал руку на часах и бумажниках преподавателей. Где ты теперь, моя шальная младость? Горе мне, горе — промотать всю жизнь по столицам, растерять по игорным столам! Никогда еще мне так остро не хотелось повидать места, где я появился на свет…»
Вор-джентльмен шагал по улочке меж притихших домиков. Вдруг он встал как вкопанный и прошептал:
— А кстати, где же это я родился? Должно быть, где-то во Франции, но черт меня побери, если я знаю где. С тех пор как я вышел в люди, у меня перебывало столько паспортов, столько почтенных папенек и маменек, что я сбился со счета. Кто бы еще сказал, как меня на самом деле зовут.
Он приложил руку ко лбу и скороговоркой перебрал с полсотни имен.
— Жюль Моро… Робер Ландри… нет… может, Иоланда Гарнье? Да нет, это я тогда просто переоделся женщиной. Альфред Птипон?.. Птипон, Птипон… Скорее уж Рауль Деже… Нет, это для кражи изумрудов… Жак Лероль… не то… Герцог де Жеруль де ла Бактриан? Навряд ли, по правде-то говоря…
Наконец он утомился и досадливо махнул рукой:
— Буду я еще голову ломать. Послать запрос в сыскную полицию, всего-то и дела.
Поглощенный мыслями о своем настоящем гражданском состоянии, он и не заметил, как вошел в ограду какого-то домика, достал связку отмычек и принялся орудовать в дверном замке. Но, опомнившись, фыркнул и спрятал инструмент обратно в карман:
— Вот дурья башка, сказано же: ключ под ковриком.
Ключ и в самом деле лежал под ковриком. Он шагнул в прихожую и открыл чемоданчик, чтобы переодеться в рабочее — щегольской плащ-накидку, цилиндр и черную бархатную полумаску. В полном облачении вор-джентльмен обследовал первый этаж, но ничего там не приглядел. Только сунул себе в карман стальные часы — привычка, знаете ли, въевшаяся с детства. Он поднялся наверх, зашел в чью-то спальню и при виде двух узеньких кроватей, стоявших каждая в своем углу, вдруг растрогался: здесь явно жили девицы.
— Прелестные юные создания, — вздохнул он, глядя на висевшие на стене фотокарточки. — Дай Бог, чтобы на балу в них влюбились честные малые, толковые, покладистые, работящие, и чтобы приглашение на танец обернулось чем-нибудь посерьезнее.
Из чистого любопытства — вор отворил шкаф и, подсвечивая себе фонарем, занялся исследованием его глубин. Он развернул фланелевые панталоны, отделанные понизу фестончиками, затем рубашки из льняного полотна; все это дышало такой чистотой и целомудрием, что его прошибла слеза. В благоговейном восторге он снял свой цилиндр и черную бархатную полумаску и проговорил сдавленным голосом:
— Наивные панталоны с фестончиками! Белоснежные рубашки и вы, невинные девические комбинации, как пленительна ваша скромность для сердца, израненного суетным светом! Касаясь этих сокровенных, но таких добротных вещей, я чувствую, как в душу закрадываются честные намерения. Семейные добродетели до того меня растревожили, что я готов уже отказаться от грешной беспутной жизни и провести остаток дней скромным чиновником по ведомству Регистрации.
Он предавался этим благочестивым грезам, а сам машинально перебирал в шкафу белье. Вдруг под стопкой носовых платков он нашарил пару фаянсовых копилок: на одной было написано: «Приданое Мариетты», на другой: «Приданое Мадлены». Он вытряхнул содержимое себе в карман и тут спохватился.
— Нужно во что бы то ни стало отделаться от этой привычки.
Деньги снова оказались в копилках, и у него стало легко и весело на сердце. Поистине, честность сама по себе награда.
«Решено, — подумал он, — отныне с жизнью светского вора покончено».
Он почувствовал, что валится с ног — шутка ли, такой волнительный день. Не было еще и десяти, и он решил, что вздремнет на месте, пока не вернутся хозяева. Он растянулся на кровати в девичьей спальне и провалился в сон. Вор уже заведовал канцелярией в каком-то важном департаменте, а в петлице у него красовался орден Академических пальм — как вдруг его разбудил сердитый голос. Он подошел к окну. Какой-то человек сидел на корточках перед входной дверью и брюзжал, явно не в духе:
— И все-таки я отлично помню, что закрыл дверь и положил ключ под коврик. Здесь бы ему и лежать, а вот поди ж ты…
Незнакомец пошарил еще немного под ковриком и опасливо заметил:
— Видно, жена вернулась, не иначе… Ох и попался же я…
Он позвонил в дверь, сперва несмело, затем обрывая шнурок. Ишь, бедолага, подумал вор, ему бы до спальни дойти, а наверх он не поплетется; он сбросил вниз ключ и снова залез под одеяло.
«Покемарю еще часик-другой, — зевнул он, — глядишь, и выйду в начальники. Знаем мы, что такое мамаша, у которой две дочки на выданье: пока все свечи не прогорят, не уйдет с бала».