Происхождение боли
Шрифт:
— Джек, ты не знаешь, в какой момент любая из этих искр достигает того мира? в самый миг зачатия? или когда ребёнок рождается? или когда он впервые шевелится в утробе? или с первым ударом его сердца?
— Это ты, мать, лучше нас должна знать.
«Наверное, последняя догадка верней других: механизм автономной жизни запускается энергией монады…».
— … Куда мы идём? Почему ты не спросишь любого встречного?
— Любого — нельзя. Надо найти кого-то одного. Видишь, там что-то светится.
— Да тут всё светится! Я едва могу раскрыть
Джек взял спутницу за руку и потащил за собой. Не то что бы вскоре, но в конце концов они подошли к женщине, сидящей у голубого берега. Её окружало такое зарево, что трудно было понять, одета она или нага, темы или русы её волосы, длинны ли они, коротки ли, или их вовсе нет; на голове её была видна лишь корона из пяти лучей. Джек опустился на колени перед ней, но не раболепно, а так, как садятся китайцы в гостях у родителей, и заговорил:
— Госпожа, я — безумный моряк и грешник, а это — живая паломница, обманщица и изменница, которая ищет дорогу к Пресвятой Богородице. Не поможешь ли своему жалкому подобию?
Лучезарная казалась растерянной, а Анна успела вознегодовать:
— А почему ты сидишь, когда другие работают?
— Я не знаю, что мне делать, — ответила, — И сил у меня мало от потери крови. Простите, вряд ли я смогу вам помочь. Я нигде не бываю тут, кроме этого места, и только изредка… Я тоже ещё жива…
— Но ты ведь не вампир?
— Нет, Боже сохрани!
— Как же ты здесь очутилась?
— … Мой друг ушёл купить газет и еды, а когда его нет рядом, земля невыносима…
Анна увидела слёзное умиление на лице зеленоглазого хама и рассвирепела:
— А что, если бы твой друг стал твоим мужем?…
— Мы к этому готовимся…
— И, став им, он отвёл тебе спальню в самом далёком углу дома и являлся туда в третьем часу ночи, в грязных сапогах, в сопровождении собак и пьяный в стельку? Впрочем, пить он начинал бы ещё с утра, в ответ на твои протесты посылая тебя к чёрту. Что, если бы ты, желая сказать ему два слова, попросить, спросить о чём-нибудь, с порога слышала: «Уходите, вы мне не нужны». Что, если бы он в присутствие гостей со злорадством рассказал тебе, как, ходя в женихах, спал с твоей замужней сестрой, кружил головы модницам, озолачивал проституток и любил кого угодно, даже мужчин, только не тебя!?…
— Да прекрати же! — взвыл Джек, но было поздно: свет вокруг женщины превратился в чёрные огонь, в котором она сгорала с отчаянным криком, проваливаясь сквозь камни. Всё закончилось быстро, последний клок черноты взвился и растаял, а на месте кошмара прозияла дыра, в которой колыхались страшные воспоминания, выдувая тяжёлые пузыри. Анне показалось, что вся кожа её духа покрылась льдом. Она никак не ожидала такого разрушения, но теперь вспомнила, кто она, — дух зла.
«Ведьма!! — заорал Джек, хватая её за волосы и вскидывая на плечо, — Я отправлю тебя, куда надо!» — и побежал, гнясь под ношей, к морю. Анна не пыталась вырываться, согласная на последнюю смерть, уже словно чувствуя внутри себя всё зло земли.
Анна встала, подумала, не прыгнуть ли самой;… вспомнила и сняла с шеи пробирку с кровью и семечком, надела на шею своему нечастному спутнику;… подумала ещё и побрела искать лодку. Из под её огрузневших ног жемчужная галька тихо взрывалась пеплом, как созревшие грибы-дождевики. Нашла, забралась, выбросила на берег навигационный прибор, от борта отцепила якорь, оттолкнулась веслом и его метнула, как копьё, — оно вонзилось в берег. Села ближе к носу, отвернулась, чтоб не видеть больше никакого света и наедине со слезами, никого не мучая, не утруждая, не губя, дождаться своего конца.
Глава СХV. Ссора
Вопли Нази Макс услышал уже на четвёртом затаже, на пятом он потерял сумку и трость, на шестом — проклял себя и слесаря за отремонтированный замок, в прихожей — садонулся плечом о вешалку, в спальне — не понял, что происходит с подругой, быстро извлёк из её промежности витую свечу, не знавшую огня, принялся выпутывать ноги из самодельных верёвок. Освободившимися руками Нази тут же впилась ему в голову, коленями — опрокинула на пол, ударила затылком о крашеную доску.
В этот миг в квартиру вбежали соседи, вооружённые кочергами, скалками и сковородками — три женщины и один мужчина. Заметив их, Нази ослабила хватку, а Макс двенадцатый раз спросил себя, не может ли всё это быть сном.
Вторженцы тоже замешались ввиду совсем неожиданной сцены.
— Кажется, милочка, вы сами справляетесь, — сказала наконец их предводительница и развернула свой отряд к выходу.
— Но в полицию мы всё-таки напишем, — заявил уже с порога сосед.
Нази перенесла ладони к лицу, низко согнулась и заплакала сквозь смех, соскальзывая на максов живот.
— Прости меня, — молвил Макс.
— Конечно! Это ты можешь повторять до бесконечности!.. Я знаю, зачем я тебе! потому что больше никто, ни одна, даже самая прожжёная шлюха, ни за какие деньги не потерпит твоих издевательств! И я ещё должна идти с тобой в церковь!? Да я раньше сдохну!.. Детей у меня отнял!.. Книжек не даёт, голодом морит! И прости!..
— Поль де Манервиль узнал, в каком пансионе содержится твой Эрнест. Это в шести часах езды от Парижа. Дилижанс отправляется в одиннадцать, в половине первого и в три.
— Манервиль?… Почему он?
— Случайно подвернулся позавчера на улице. Долго он копался, но зато хоть какой-то просвет — в его бесполезной жизни. Почти уверен, что ему было интересно.
— Он запомнит?
— Нет, зачем…
— … Я никуда сейчас не хочу. А Эрнест — как я посмотрю ему в глаза!..
— На первый раз можно просто обследовать заведение, познакомиться с начальством и оставить ему кое-какие распоряжения.
— Это по твоей части.
— Отныне я всюду буду брать тебя с собой.