Происхождение боли
Шрифт:
Полина смотрела в недоумении: она привыкла видеть отца строгим и собранным…
— Где, по-твоему, я мог раздобыть вот это? — Макс показал крошечную фигурку сидящей кошки, выточенную из тёплого, полупрозрачного камня.
— … Затрудняюсь…
— А ведь считал себя знатоком света, м?… Полина, это тебе.
Взяла статуэтку, повертела в руках, вздохнула, вместо «спасибо» проронила «доброй ночи» и ушла к себе.
Макс лунатично расхаживал по комнате, снимая с себя одежду.
— Ты не задаром получил то, чем кичишься:
— О! Я и ног под собой не чувствую, и спина одеревенела, и вообще я не знаю, что у меня не болит… Ты хороший фехтовальщик?
— Не выяснял.
— А я, как оказалось, лучший в Париже.
— У тебя был поединок?… Эй! Оставь на себе хоть что-нибудь!
— Мне жарко. А тебе полезно посмотреть, как это делается.
Раздевшись донага, Макс лёг и уставился в потолок тусклым взглядом…
— Мы снова застеклили окно, — сообщил ему Эжен, до того несмущённо, что Макса передёрнуло; ему захотелось укрыться, словно зашёл ребёнок. Он поднялся, нашёл халат…
— Когда мы утром искали деньги, я случайно раскрыл «Монахиню» Дидро…
((Раскрыв «Монахиню», Эжен не нашёл текста — он весь был вырезан. Книгу превратили в шкатулку, а хранились в ней какие-то письма. Надписи на конвертах расплылись от давней сырости, но Эжен узнал почерк матери и своё имя в позиции адресата)).
— Зачем? На обложке же чёткое заглавие.
— Она показалась мне неестественно лёгкой… Ты ведь и сам собирался показать их мне?
— Ничего подобного.
— … А как они к тебе попали?
— Ими был набит почтовый ящик пансиона Воке, в который я заходил дней десять назад. Там, кажется, никто не живёт, но ни объявлений о продаже…
— Так вот откуда ты узнал о моей семье.
— Ты прочёл их?
— Я их сжёг.
— Не прочитав?
— Да.
Уже не в первый раз, гладя на побратима, Макс думал, каким мог быть в свои двадцать пять Гобсек.
Глава XIII. В которой рассказывается о подвигах Армана
— Письма есть? — спрашивал Серый Жан каждое утро. Слуга отвечал отрицательно.
Люсьен поправлялся: ел с аппетитом, долго спал; в иное время плескался в ванне, валялся на кровати или на полу, или на столе, заставлял читать ему вслух; играл в шахматы — слепо и радостно пожирал чужие фигуры. Но большее удовольствие доставляли разговоры…
— Какие ты ещё языки знаешь, кроме английского и французского?
— Итальянский. Не люблю, когда не понимаю, о чём говорят, потому и выучил его.
— Где же ты слышишь итальянскую речь?
— … В Опере.
— А кто вчера к тебе приходил?
— Генерал де Монриво. Он принёс мне набор орудий для бальзамирования, вывезенный им из Египта. Он интересный человек. Командовал артиллерийскими частями армии Бонапарта. Его подчинённые самовольно совершили кощунство: выстрелили из пушки в лицо Великому Сфинксу. За это нильские боги наслали чуму на всё войско. Генералу сказал главнокомандующему, что, чтобы умилостивить богов, нужно омыть лапы Сфинкса в крови солдат, но Наполеон больше дорожил живыми, чем не чтил мертвых. Тогда Монриво сам расстрелял своих солдат, сложил трупы к ногам идола, а потом бежал в пустыню. Там духи приютили и одарили его…
— Я его знаю. Он дружит с де Марсе и Растиньяком!
— Он общается с ними, но не дружит ни с кем.
— И с тобой?
— Конечно, нет. Ему просто понадобились деньги, и я для него — их источник, правда, небескорыстный…
— Сколько ты ему дал?
— Триста тысяч.
— А!!! Откуда у тебя такие деньги!?… От неё? от леди Маргариты?
Серый Жан покачал головой и смолчал. Было ненастное холодное утро.
Глава XIV. В которой Макс и Эмиль отправляются в Англию
А комнату Макса заливал яркий тёплый мягкий свет. Открыв глаза, он увидел на стене горящую мозаику из золотистых, лимонных, рубиновых, розовых и голубых стёкол. Вчера на этом месте было жалкое грязное подбитое окно, едва позволявшее обозревать убогую каморку, теперь же это чудо сделало благородной и праздничной всю комнату.
Вчерашний подвиг воспевал себя нытьём половины тела, переходящим от неосторожных движений в вой. Встать? Вряд ли. И всё же он покинул ложе, привычно бросил торфяной брикет в топку камина, осмотрел новоявленный витраж, расходился, свыкся с трудностями мускулов и стоически забыл о них, зато вспомнил об Эжене — где он?…
— Какого чёрта ты залёз в постель к моим детям!?
— Мы с вечера договорились…
— Папочка, он нам ни сколько не мешал. Тут много места, даже тебе ещё хватило бы.
— Нет! Это недопустимо!
— Пожалуй, — согласился Эжен, тотчас переводя взгляд на малышей, — Вчетвером будет тесно. Но нечестно, если здесь: в тепле, в почтенном обществе — только я поважусь ночевать. Думаю (- снова Максу — ) нам нужно установить очерёдность. (- детям — ) Вы как?
— Я согласна.
— Я — нет, — сказал Жорж, выглянув из-под одеяла и тут же скрывшись.
— Тогда я вернусь в свою квартиру, — спокойно, без угрозы ответил Эжен.
— Забери нас с собой! — запросился мальчик.
— Ничего этого не нужно, — пресёк тему Макс, — Я сегодня уезжаю в Англию. Вы остаётесь с Эженом здесь.
— Ты вернёшься, и всё наладится? — спросила Полина.
— Прежде всего… мне нужно сделать то, что изменит вашу жизнь. Не исключено, что моя… Впрочем, ничто не исключено. Я постараюсь вернуться.
Усадив детей за горячий шоколад на станции дилижансов, Эжен и Макс вышли поговорить на воздух.