Происхождение всех вещей

Гилберт Элизабет

Но, задумавшись об этом, Альма поняла, что сама не знает, на каком виде мха растет Monotropa hypopitys. Мало того, она осознала, что не до конца уверена, может ли отличить один вид мха от другого. И сколько их вообще? Несколько? Дюжина? Несколько сотен? К своему удивлению, она поняла, что не знает. С другой стороны, откуда ей было знать? Разве кто-то когда-то писал о мхе? Или даже о моховидных в целом? Ей не было известно ни одного авторитетного труда на эту тему. Да и кому захотелось бы о них писать? В конце концов, мхи не орхидеи. И не ливанские кедры. Маленькие, некрасивые и незаметные, они не имели медицинской и коммерческой ценности, чтобы на них могли заработать люди вроде Генри Уиттакера. (Хотя Альма и помнила, как отец рассказывал, что оборачивал драгоценные семена цинхоны сухим мхом, чтобы сохранить

их по дороге с Явы.) Быть может, у Гроновиуса [28] было что-то о мхах? Вероятно. Но трудам старого голландца исполнилось уже семьдесят лет, они сильно устарели и отчаянно нуждались в дополнениях. Видимо, мхами никто не интересовался. Альма даже старые стены каретного флигеля от сквозняков проложила мхом, как обычной ватой.

28

Ян Гроновиус (1686–1762) — голландский ботаник, сподвижник Карла Линнея.

Вот что она упустила.

Альма торопливо встала, завернулась в шаль и выбежала на улицу, сунув в карман большое увеличительное стекло. Стояло свежее весеннее утро, прохладное и слегка облачное. Свет был идеальным. Идти долго не пришлось. Она помнила, что вдоль берега реки, на возвышении, в тени деревьев, растущих шеренгой, лежат несколько сырых валунов из песчаника. Там она и найдет мох, ведь именно там она собирала его, чтобы утеплить стены кабинета.

Девушка не ошиблась. На границе леса и скал Альма нашла первый из валунов. Камень был больше спящего вола. Как она и надеялась, он порос мхом. Встав на колени в высокой траве, Альма наклонилась как можно ближе к камню. И там, на высоте не более дюйма от поверхности валуна, увидела величавый крошечный лес. В мире мхов ничего не двигалось. Девушка вглядывалась в него с такого близкого расстояния, что чувствовала запах — сырой, насыщенный… древний. Альма нежно прижала руку к упругому маленькому лесочку. Тот сжался под ее ладонью, а затем запружинил, безропотно восстанавливая прежнюю форму. Было в этой реакции на ее прикосновение что-то, что ее взволновало. Мох под рукой был мягким и рыхлым, на несколько градусов теплее, чем воздух вокруг, и намного более сырой, чем она ожидала. У него словно был собственный климат.

Альма поднесла к глазу увеличительное стекло и снова взглянула на мох. Теперь миниатюрный лес перед ее глазами оброс потрясающими деталями. У девушки перехватило дыхание. Это царство поражало. Перед ней раскинулись джунгли Амазонки с высоты ястребиного полета. Альма окинула взглядом удивительный ландшафт и рассмотрела его во всех направлениях. С одного края простирались роскошные плодородные долины, поросшие карликовыми деревцами из русалочьих кос и крошечных сплетенных лоз. С другого сквозь джунгли бежали едва различимые глазом протоки воды, а в углублении в центре валуна раскинулся миниатюрный океан, где и скапливалась вся вода.

А на том берегу океана — размером он был с половину ее шали — Альма обнаружила совсем другой континент из мха. На этом новом континенте все было иначе. Должно быть, этому краешку валуна достается больше солнечного света, чем другим, решила она. Или меньше влаги. Как бы то ни было, климат там был совсем иным. Здесь мох рос горными хребтами длиной с руку Альмы, изящными, конусообразными гроздями более темного, мрачно-зеленого цвета. А на другом участке того же валуна ее взору предстало лоскутное одеяло, состоящее из бесконечно малых пустынь, населенных каким-то толстым, сухим, чешуйчатым мхом, похожим на кактус. А еще там были не только глубокие миниатюрные фьорды со следами нерастаявшего льда, но и теплые устья, микроскопические соборы и известняковые пещеры размером с ее большой палец.

Затем Альма подняла голову и увидела то, что простиралось перед ней: еще около дюжины таких же валунов, больше, чем она могла сосчитать, и каждый был покрыт таким же ковром мха, и каждый чем-то отличался от другого. У девушки закружилась голова. Это же целый мир. Даже больше, чем мир. Это целый небесный свод, Вселенная, подобная той, что видна в один из больших телескопов Уильяма Гершеля. Она обширна и заполнена планетами. Перед Альмой раскинулись древние неисследованные галактики — и все они были здесь, у нее под носом! Отсюда был виден ее дом. Альма заметила знакомые старые лодки на реке Скулкилл. Слышала вдали голоса отцовских садовников, работавших в персиковом саду. Случись Ханнеке сейчас прозвонить в колокольчик к обеду, она бы и его услышала.

Все это время мир Альмы и мир мхов были сплетены и накладывались, наползали друг на друга. Но если один из этих миров был шумным, большим и быстрым, другой был тихим, маленьким и медленным. И лишь один из этих миров казался неизмеримым.

Альма запустила пальцы в короткий зеленых мех и ощутила прилив радостного предвкушения. Все это может принадлежать ей! Еще ни один ботаник до нее не посвящал себя полностью изучению этого недооцененного вида живой природы, а у нее, Альмы, была такая возможность. У нее было время и терпение. И необходимые навыки. И конечно, микроскопы. У нее даже был издатель, ведь, что бы ни произошло между ними (или так и не произошло), Джордж Хоукс всегда будет рад опубликовать открытия Альмы Уиттакер, какими бы они ни были.

Когда Альма поняла это, границы ее существования одновременно значительно расширились и очень сильно сузились, но это изменение было очень интересным. Мир уменьшился до нескольких дюймов, но каждый дюйм таил бесконечное число возможностей. Этого богатого микромира ей хватило бы на всю жизнь. А главное, Альма поняла, что никогда не узнает о мхах все, ведь ей с первого взгляда стало ясно, что в мире их слишком много, они везде и существуют в огромном разнообразии. Она, верно, умрет от старости, не успев постигнуть даже половину происходящего на поверхности одного валуна. И слава богу! Ведь это означало, что Альме Уиттакер теперь было чем заниматься всю оставшуюся жизнь. Ей ни к чему больше сидеть без дела. Ни к чему быть несчастной. Может, даже ни к чему быть одинокой.

Теперь у нее была задача.

Она станет изучать мхи.

Будь Альма католичкой, она бы перекрестилась в знак благодарности Всевышнему за это открытие, ведь осознание это было сродни невесомому, чудесному ощущению, которое испытывают новообращенные. Но Альма не отличалась религиозностью. И все же ее сердце в надежде воспарило. И слова, произнесенные ею вслух, были совсем как молитва.

— Да будут благословенны труды мои, — промолвила она. — Итак, начнем.

^{Aerides odoratum, Lour.}

Часть третья

Хирография [29] смыслов

Глава двенадцатая

Шел 1848 год, и Альма Уиттакер только что приступила к работе над новой книгой — «Полной энциклопедией североамериканских мхов». За прошедшие двадцать шесть лет она выпустила две другие — «Полную энциклопедию мхов Пенсильвании» и «Полную энциклопедию мхов северо-востока США». Полные, насыщенные множеством фактов, обе эти книги были любезно опубликованы ее старым другом Джорджем Хоуксом.

29

Наука о почерках.

Первые две книги Альмы встретили теплый прием в кругу ботаников. Несколько уважаемых журналов почтили ее лестными рецензиями; она стала признанным мастером классификации мохообразных. Она овладела предметом не только изучая мхи, произрастающие в «Белых акрах» и на прилегающей территории, — Альма также покупала, обменивала и выпрашивала образцы мхов у коллекционеров-ботаников со всей страны и всего мира. Сделать это было легко. Ведь Альма уже хорошо разбиралась в вопросах ввоза растений, а мох был прост в транспортировке. Нужно было лишь высушить его, положить в коробку и погрузить на корабль — дорогу мхи переносили без всяких проблем. Они не занимали много места, почти ничего не весили, поэтому капитаны кораблей не возражали взять на борт лишний груз. Мох никогда не гнил. Мало того, сухой мох столь идеально годился для перевозки, что люди столетиями использовали его в качестве упаковочного материала. Еще только начав исследования, Альма обнаружила, что отцовские склады у пристани были заполнены несколькими сотнями видов мха со всей планеты; они были рассованы по углам и забытым ящикам, и никто не вспоминал о них и не изучал — по крайней мере, до тех пор, пока они не попадали под микроскоп Альмы.