Происхождение всех вещей
Шрифт:
Это была самая неожиданная просьба.
— Мы можем здесь помолчать, Амброуз.
Он оглядел просторный элегантный зал библиотеки.
— Нет, — сказал он. — Не можем. Здесь слишком просторно и слишком шумно: слишком много мертвых стариков спорят вокруг. Отведи меня в укромное, тихое место, и там мы послушаем друг друга. Я знаю, что кажусь безумцем, но это не безумие. Одно я знаю точно — для того, чтобы ощутить сопричастность, нам нужно лишь получить разрешение. Я пришел к выводу, что в одиночку мне не ощутить этого, ибо я слишком слаб. С тех пор как я встретил тебя, Альма, я стал сильнее. Не заставляй меня жалеть о том, что я уже рассказал о себе. Я мало о чем прошу тебя, Альма, но молю выполнить эту мою просьбу, ведь у меня нет иного способа объясниться с тобой, а если я не сумею доказать
Она возразила:
— Нет, Амброуз, я никогда не подумаю о тебе так…
— Ты уже так думаешь, — оборвал он ее с отчаянной настойчивостью. — Или станешь думать рано или поздно. Тогда ты начнешь жалеть меня или презирать, и я потеряю друга, который мне дороже всего в мире, и это принесет мне несчастье. Прежде чем это печальное событие случится — если уже не случилось, — позволь попытаться показать тебе, что я имею в виду, говоря, что природу в ее безграничности не заботят пределы нашего смертного разума. Позволь попытаться показать, что мы можем говорить без слов и не спорить. Я верю, что любви и привязанности, существующей между нами, мой милый друг, хватит, чтобы этого достичь. Я всегда надеялся найти человека, с которым мог бы общаться молча. А когда встретил тебя, моя надежда окрепла, ведь, как мне кажется, свойственное нам естественное и сердечное взаимопонимание простирается гораздо дальше грубых и обыденных человеческих связей… разве не так? Не чувствуешь ли и ты, что в моем присутствии становишься сильнее?
Это нельзя было отрицать. Однако из чувства собственного достоинства нельзя было и признать.
— Чего же ты хочешь от меня? — спросила Альма.
— Хочу, чтобы ты услышала мои мысли и душу. А я в ответ услышу твои.
— Телепатия, Амброуз? Это же детская забава.
— Называй это как хочешь. Но я верю, что, когда слова перестают быть помехой, нам открываются все тайны.
— Но я-то в это не верю, — заметила Альма.
— Ты же исследователь, Альма — так почему не попробовать? Ты ничего не потеряешь, а может, кое-чему и научишься. Но чтобы эксперимент имел успех, нам понадобится глубочайшая тишина. Нам никто не должен помешать. Пожалуйста, Альма, я попрошу тебя об этом всего раз. Отведи меня в самое тихое, секретное место, которое тебе известно, и там мы попробуем ощутить единство. Позволь показать тебе то, что нельзя выразить словами.
Она знала лишь одно такое место.
Она отвела его в переплетную.
Заметим, что это был не первый раз, когда Альма услышала о телепатии. В то время телепатия была, можно сказать, в моде. Иногда Альме казалось, что каждая вторая дамочка из Филадельфии заделалась медиумом. В городе было сколько угодно духовных посредников, которых нанимали на час. Порой их эксперименты попадали на страницы авторитетных медицинских и научных журналов, что ужасало Альму. Ее раздражало все, что она читала по этой теме. Недавно ей на глаза попалась статья о патетизме — теории, что на случайность можно повлиять внушением, — что ей лично казалось не более чем ярмарочной забавой. Некоторые называли это наукой («гипнотическим сном»), но, по мнению Альмы, это было всего лишь развлечением, причем довольно опасной его разновидностью.
Амброуз чем-то напоминал ей всех этих эзотериков, жаждущих истины, легковерных, но вместе с тем он был совсем на них не похож. Во-первых, по всей видимости, он никогда о них не слышал. Он вел жизнь, слишком оторванную от мира, чтобы заметить все эти модные мистические течения современности. Он не выписывал френологические [43] журналы, в которых обсуждались тридцать семь различных способностей, склонностей и эмоций, которым соответствуют выпуклости и впадины человеческого черепа. Не ходил он и к медиумам. Он не читал «Циферблат». [44] Никогда не упоминал при Альме имен Бронсона Элкотта [45] или Ральфа Уолдо Эмерсона [46] —
43
Френология — псевдонаука, усматривающая связь между рельефом человеческого мозга и психикой.
44
Философско-религиозный журнал, издаваемый американским поэтом и философом Ральфом Уолдо Эмерсоном.
45
Бронсон Элкотт (1799–1888) — американский писатель, педагог, философ и реформатор; вместе с Ральфом Уолдо Эмерсоном стал одним из важнейших представителей трансцендентализма.
46
Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882) — американский философ, поэт, общественный деятель, глава американского трансцендентализма, сподвижник Генри Торо. Его считают «духовным отцом нации». Он вдохновлял американцев на интеллектуальную независимость от Европы.
Кроме того, помимо духов природы, он усердно взывал и к библейскому Богу. Каждое воскресенье они с Альмой ходили в шведскую лютеранскую церковь, где он стоял на коленях и молился вместе со всеми в смиренном согласии. Он сидел прямо на жесткой дубовой скамье и слушал проповедь, не жалуясь на неудобство. А когда не молился, то в тишине работал за типографским станком, трудолюбиво писал «портреты» орхидей, помогал Альме с ее мхами или подолгу играл в нарды с Генри Уиттакером — и тоже не жаловался. Казалось, Амброуз Пайк и впрямь не догадывается о том, что происходит в мире. Он, наоборот, старался скрыться от мира и сам додумался до своей любопытной системы идей. Альма искренне верила в его наивность. Он действительно не знал, что пол-Америки и почти вся Европа пытаются читать мысли. Он лишь хотел прочесть мысли Альмы и чтобы она прочла его.
Она не могла ему отказать.
И вот когда этот молодой человек попросил отвести его в тихое, секретное место, она отвела его в переплетную. Дело было посреди ночи. Она не знала, куда еще пойти. Ей не хотелось никого будить, топая по дому в какую-нибудь из более дальних комнат. Не хотелось ей и чтобы ее застали с ним в спальне. Кроме того, она не знала более тихого и уединенного места, чем переплетная. Она уверяла себя, что отвела его туда именно по этим причинам. Возможно, это даже было правдой.
Он не знал, что в стене есть потайная дверь. Да и никто бы не догадался — так искусно были скрыты ее контуры изящной старой лепниной на стене. С тех пор как умерла Беатрикс, Альма даже не была уверена, что кто-то еще в доме знает о существовании переплетной. Возможно, о ней знала Ханнеке, но старая домоправительница редко забредала так глубоко в это крыло дома, в отдаленную комнату. Вероятно, о ней знал и Генри, ведь, как-никак, это он спроектировал потайную комнату, но и он теперь редко заходил в библиотеку.
Альма не взяла в переплетную лампу. Очертания комнаты были ей слишком хорошо известны. Там был табурет, на который она всегда садилась, когда приходила туда побыть одна и предаться постыдному, но приятному занятию; был маленький рабочий стол, куда мог сесть Амброуз, чтобы оказаться прямо к ней лицом. Она показала ему, где сесть. Когда женщина закрыла дверь и заперла ее на ключ, они вместе погрузились в темноту в крошечной душной комнате. Но его ни темнота, ни теснота, кажется, не беспокоили. Ведь он просил именно об этом.
— Могу я взять тебя за руки? — спросил Амброуз.
В темной переплетной Альма осторожно вытянула руки, и кончики ее пальцев коснулись его плеч. Они нащупали ладони друг друга. У Амброуза были тонкие, легкие кисти. Ее собственные казались тяжелыми и влажными. Амброуз положил руки на колени и обратил их ладонями вверх; Альма накрыла их своими. То, что она испытала с этим первым прикосновением, было совершенно неожиданным: сильнейшая, сбивающая с ног волна любви. Она заставила ее вздрогнуть, как от рыданий.