Происхождение всех вещей
Шрифт:
Капитаном судна был мистер Терранс родом из Нантакета. Это был моряк, пользовавшийся большим уважением Дика Янси, последний и раздобыл Альме место на этом корабле. Если верить обещаниям Дика Янси, мистер Терранс был суров, как и положено капитану, и умел добиться послушания своей команды лучше других. Терранс прославился не осторожностью, а отвагой (и был известен тем, что в шторм поднимал паруса, а не спускал, надеясь, что ветер придаст ему скорости), но он был набожным человеком и трезвенником, стремившимся в плавании сохранять твердый моральный настрой. Дик Янси доверял ему и путешествовал с ним много раз. Вечно торопившийся Дик Янси предпочитал капитанов, которые вели суда быстро
Раньше Альма никогда не была на корабле. Точнее, на кораблях-то она бывала много раз, когда ездила с отцом в доки в Филадельфии и инспектировала прибывающий груз, но чтобы плавать, никогда не плавала. Когда «Эллиот» покинул место своей стоянки, она стояла на палубе, и сердце ее колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Альма смотрела, как перед ней проплыли последние высокие мачты в доках, а потом с головокружительной быстротой оказались вдруг у нее за спиной. И вот она уже рассекала великую Бостонскую гавань, а позади покачивались на волнах маленькие рыболовецкие суденышки. Когда же солнце начало клониться к закату, Альма Уиттакер впервые в жизни вышла в открытый океан.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы обеспечить ваш комфорт в этом плавании, — поклялся капитан Терранс Альме, когда она впервые ступила на борт.
Она ценила его заботу, но вскоре стало ясно, что какой-то особый комфорт в этом плавании обеспечить попросту невозможно. Ее каюта, располагавшаяся по соседству с капитанской, была маленькой и темной, а пахло там сточными водами. Питьевая вода воняла тиной. Корабль вез мулов в Новый Орлеан, и животные беспрестанно мычали. Пища была невкусной и сильно крепила (на завтрак — репа и соленые бисквиты, на ужин — сушеная говядина и лук), а погода в лучшем случае была непредсказуемой. Альме казалось, что в первые три недели плавания она не видела солнца ни разу. Сразу же задули сильные, порывистые ветра, из-за них билась посуда, а матросы сплошь и рядом ходили в синяках. Иногда ей приходилось привязывать себя к капитанскому столу, чтобы съесть свой убогий ужин. Но Альма не жаловалась.
На борту больше не было женщин; не было там и образованных мужчин. Матросы до поздней ночи играли в карты; они смеялись, кричали и не давали ей спать. Иногда мужчины устраивали танцы на палубе прямо над ее головой и плясали, как одержимые бесами, до тех пор, пока капитан Терранс не начинал грозиться переломать им скрипки, если они не прекратят. Кроме Альмы, пассажиров было двое: котельщик, направлявшийся в Вальпараисо, [53] и немногословный торговец жемчугом, плывший, как и Альма, на Таити.
53
Город на Тихоокеанском побережье Чили.
Народ на борту «Эллиота» собрался совершенно дикий. У берегов Северной Каролины один моряк поймал ястреба, отрезал ему крылья и забавы ради смотрел, как тот скачет по палубе. Альме это показалось отвратительным, но она ничего не сказала. На следующий день ошалевшие от скуки матросы устроили свадьбу двух мулов, нарядив скотину в праздничные бумажные воротнички по такому случаю. Крик и улюлюканье стояли невообразимые. Капитан закрыл на все глаза — ему эта забава показалась безобидной (возможно, потому, подумала Альма, что свадьба проходила по христианским канонам). Альма в жизни не видела ничего подобного.
Ей не с кем было обсуждать серьезные темы, вот она и перестала их обсуждать. Она решила не унывать и общаться со всеми запросто. Поклялась не наживать врагов. В плавании предстояло пробыть от пяти до семи месяцев, и эта стратегия казалась разумной. Альма даже позволила себе смеяться над шутками матросов, если те были не слишком похабными. Она не боялась, что ей причинят вред: капитан Терранс не позволил бы никому слишком с ней фамильярничать, к тому же Альма не вызывала у мужчин никакого интереса. (Ее это не удивляло. Если она в девятнадцать лет не вызывала интереса у мужчин, с какой стати кому-то обращать на нее внимание в пятьдесят один год?)
Ее ближайшим спутником стала маленькая ручная обезьянка капитана Терранса. Звали ее Малыш Ник, и она часами могла сидеть с Альмой, тихонько перебирая ручонками складки ее одежды и вечно выискивая что-то новое и необычное. Малыш Ник был очень умной обезьянкой. Больше всего его занимал плетеный волосяной браслет, который Альма носила на запястье. Он все время удивлялся, почему на другой ее руке нет такого же, и каждое утро проверял, не появился ли он вдруг, как будто надеялся, что браслет мог вырасти там за ночь. Но, не увидев ничего, вздыхал и разочарованно смотрел на Альму, словно говоря: «Ну почему ты не можешь всего на один день стать симметричной?» Со временем Альма приучила Малыша Ника к нюхательному табаку. Он скромно брал одну понюшку, клал ее в ноздрю, аккуратно вдыхал и тут же засыпал у нее на коленях. Она не знала, что делала бы, не будь у нее такой компании.
Корабль обогнул мыс Флориды и сделал стоянку в Новом Орлеане, где высадили мулов. Прощание с ними никого не опечалило. В Новом Орлеане Альма видела необыкновенно красивый туман над озером Пончартрейн. Видела, как на причале ждут отправки тюки хлопка и бочки с сахаром. Видела пароходы, выстроившиеся в ряд, насколько хватало глаз, и ждущие отправки в Миссисипи. В Новом Орлеане ей пригодилось знание французского, хотя местные говорили со странным акцентом, сбивавшим ее с толку. Альма любовалась маленькими домиками и садами, усыпанными ракушками, с фигурно подстриженными кустами; восхитительные наряды дам поражали ее своим великолепием. Она жалела, что у нее так мало времени, чтобы все осмотреть, но скоро ей было велено возвращаться на корабль.
«Эллиот» двинулся дальше вдоль мексиканского побережья. На корабле разразилась эпидемия лихорадки. Заражения не избежал почти никто. На борту был никчемный докторишка (он заверил матросов в том, что нет ничего страшного, если кишечник не опорожняется уже несколько недель), и вскоре Альме пришлось раздавать лекарства из своего драгоценного запаса слабительных и рвотных. Как от медицинской сестры от нее было немного проку, зато она была хорошим фармацевтом, и ее помощь привлекла к ней небольшую группу поклонников-мужчин.
Вскоре Альма и сама заболела и вынуждена была слечь. Ухаживать за ней было некому. В бреду ей являлись туманные видения и страхи — яркие, как наяву. Однажды ночью послышался голос, шепнувший на ухо: «Теперь ты дитя, а я мать». Она проснулась с криком, размахивая руками. Но в каюте никого не было. Голос говорил по-немецки. Почему именно по-немецки? Что все это значит? Остаток ночи Альма пролежала без сна, размышляя о слове «мать», по-немецки mutter; в языке алхимиков это слово означало также тигель. [54] Ей так хотелось с кем-то поговорить. Тогда она впервые пожалела, что отправилась в это путешествие.
54
Емкость для нагрева, высушивания, сжигания, обжига или плавления различных материалов.