Происхождение всех вещей
Шрифт:
Альма снова обозлилась:
— Сегодня я к тебе пришла за поддержкой и советом, Ханнеке, а ты меня оскорбляешь. — Она встала, собираясь выйти из кухни.
— Да сядь ты ради бога, Альма. Никого я не хочу оскорбить. Я лишь хочу сказать тебе, что ты в большом долгу у сестры и должна проследить, чтобы долг этот был уплачен.
— Я своей сестре ничего не должна, — искренне удивившись, отвечала Альма.
Ханнеке раздраженно всплеснула руками, все еще черными от сажи:
— Ты что же, Альма, совсем ничего не замечаешь?
— Если ты о том, что у нас с Пруденс не самые теплые отношения, Ханнеке, то знай, что не стоит винить в этом одну лишь меня. Она виновата не меньше моего. Нам вдвоем и так никогда
— Я не о теплых сестринских отношениях сейчас говорю, дитя мое. Многие сестры не наладили теплых отношений. Я говорю о жертвах. Мне известно все, что происходит в этом доме, Альма Уиттакер. Думаешь, ты единственная, кто прибегал ко мне в слезах? Думаешь, одна ты стучалась в дверь Ханнеке, когда горе становилось слишком невыносимым? Я все ваши секреты знаю.
Альма в недоумении попыталась представить свою сестру Пруденс, бегущую в объятия Ханнеке в слезах. Нет, такую картину ей нарисовать не удалось. Пруденс никогда не была так близка с Ханнеке, как Альма. Она не знала Ханнеке с пеленок и не говорила по-голландски. Откуда тут взяться близости?
И все же Альма не могла не спросить:
— Какие секреты?
Теперь домоправительница, кажется, уже нарочно донимала ее своим молчанием, и Альма не вытерпела.
— Я не в силах заставить тебя рассказать мне все, Ханнеке, — сказала Альма, переключаясь на английский. Она была слишком раздражена, чтобы говорить на знакомом ей голландском. — Твои секреты принадлежат тебе, коль решишь их хранить. Но я приказываю тебе прекратить играть со мной. Если тебе известно что-то об этой семье, что, как тебе кажется, я должна знать, я хочу, чтобы ты мне рассказала. Но если тебе по душе просто сидеть здесь и смеяться над моим невежеством — невежеством в делах, о которых я не имею понятия, — тогда мне жаль, что я вообще к тебе сегодня пришла. Мне предстоит принять важные решения, касающиеся абсолютно всех в этом доме, и я скорблю по отцу. На моих плечах теперь лежит большая ответственность. У меня нет ни времени, ни сил играть с тобой в угадайки.
Ханнеке смотрела на Альму внимательно и слегка прищурившись. В конце ее речи она кивнула, словно одобряя тон и смысл сказанного Альмой.
— Хорошо, — проговорила она. — Тогда скажи мне: ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему Пруденс вышла за Артура Диксона?
— Хватит говорить загадками, Ханнеке, — резко отвечала Альма. — Предупреждаю. Я сегодня таких разговоров не вынесу.
— Никаких загадок, дитя. Я просто пытаюсь кое-что тебе сказать. Спроси себя — неужели ты никогда не удивлялась этому браку?
— Удивлялась. Кто в своем уме пойдет за Артура Диксона?
— Вот именно — кто? Думаешь, Пруденс своего учителя когда-нибудь любила? Ты видела их вместе в течение многих лет, пока он здесь жил и учил вас обеих. Замечала ли ты когда-нибудь хоть один намек на то, что она в него влюблена?
Альма задумалась.
— Нет, — призналась она.
— Потому что она не любила его. Всю жизнь она любила другого. Альма, твоя сестра, была влюблена в Джорджа Хоукса.
— В Джорджа Хоукса? — Альма только и смогла, что повторить его имя. Она вдруг представила своего друга, издателя книг по ботанике, не таким, каким он стал теперь (уставшим шестидесятилетним стариком с сутулой спиной и женой, заключенной в приют для умалишенных), а таким, каким он был почти тридцать лет тому назад, когда она сама его любила (верзила со взъерошенными каштановыми волосами и застенчивой доброй улыбкой, в присутствии которого всегда было так спокойно). — В Джорджа Хоукса? — переспросила она, и вопрос ее прозвучал почти глупо.
— Твоя сестра Пруденс была в него влюблена, — повторила Ханнеке. — Скажу больше: Джордж Хоукс тоже любил ее. Думаю, она и сейчас его любит,
Альме все это казалось невероятным. Все равно как если бы ей сказали, что ее мать и отец на самом деле ей не родные и зовут ее не Альма Уиттакер, да и живет она не в Филадельфии — как будто некая основополагающая и простая истина вдруг оказалась ложью.
— Но с какой стати Пруденс любить Джорджа Хоукса? — спросила Альма, нахмурившись.
— Потому что он отнесся к ней по-доброму. По-твоему, Альма, быть такой красивой, как твоя сестра в юности, — такой уж великий дар? Помнишь, как она выглядела в шестнадцать лет? Помнишь, как на нее смотрели мужчины? Старые, молодые, женатые, рабочие — все без исключения. Каждый мужчина, ступавший на порог этого дома, смотрел на твою сестру так, будто хотел купить ее на одну ночь для утех. И так было с раннего детства. То же было и с ее матерью, но та оказалась слабее и все-таки продалась однажды. Однако Пруденс была девочкой скромной и порядочной. Почему, по-твоему, она всегда молчала за столом? Думаешь, потому, что была дурочкой и у нее не было своего мнения? Почему всегда ходила с ничего не выражавшим лицом? Неужели потому, что ничего не чувствовала? Альма, Пруденс всегда желала лишь одного: чтобы ее не замечали. Тебе не понять, каково это — когда всю твою жизнь мужчины смотрят на тебя, как на товар, идущий с молотка.
Этого Альма отрицать не могла. Ей определенно было не понять, каково это.
Ханнеке продолжала:
— Джордж Хоукс был единственным мужчиной, кто смотрел на твою сестру по-человечески. Не как на вещь, а как на живую душу. Ты же знаешь мистера Хоукса, Альма. Понимаешь, почему рядом с таким мужчиной юная девушка могла чувствовать себя спокойно?
Разумеется, Альма это понимала. Ведь она и сама рядом с Хоуксом всегда чувствовала себя спокойно. И знала, что он ее уважает.
— Ты никогда не задумывалась, Альма, почему мистер Хоукс вечно околачивался здесь, в «Белых акрах»? По-твоему, он так часто к отцу твоему приезжал? — По доброте душевной и щадя чувства Альмы, Ханнеке не стала добавлять: «По-твоему, он приезжал к тебе?», — но невысказанный вопрос повис в воздухе. — Он любил твою сестру, Альма. И ухаживал за ней по-своему, незаметно. Мало того, она тоже его любила.
— Ты все твердишь и твердишь об одном, — оборвала ее Альма. — А мне тяжело это слышать, Ханнеке. Видишь ли, я и сама когда-то любила Джорджа Хоукса.
— Думаешь, я об этом не знаю? — воскликнула Ханнеке. — Ну разумеется, ты его любила, ведь он был с тобой так учтив! И по наивности своей ты рассказала о своей влюбленности сестре. И как по-твоему, девушка столь принципиальная, как Пруденс, пошла бы замуж за Джорджа Хоукса, зная о твоих чувствах к нему? Смогла бы с тобой так обойтись?
— Они собирались пожениться? — не веря ушам своим, спросила Альма.
— Ну естественно, собирались! Но она не могла так поступить с тобой, Альма. Джордж попросил ее руки незадолго до того, как умерла твоя мать. Пруденс ему отказала. Позднее он попросил снова. И она снова отказала. Он просил ее об этом еще несколько раз. И когда она поняла, что он не угомонится, то пошла и практически навязалась Артуру Диксону — все потому, что тот ей под руку подвернулся и выйти за него было проще всего. Она немного его знала, знала, что он, по крайней мере, безобиден. И у них были общие интересы — аболиционизм и все такое прочее. Но она не любила его и до сих пор не любит. Ей просто нужно было выйти за кого-то — за кого угодно, — чтобы Джордж Хоукс перестал надеяться; при этом, должна сказать, она рассчитывала, что он возьмет и женится на тебе. Она знала, что ты нравишься Джорджу, нравишься как друг, но надеялась, что со временем он полюбит тебя как свою жену и принесет тебе счастье. Вот что сделала для тебя твоя сестра Пруденс, Альма Уиттакер.