Происхождение всех вещей

Гилберт Элизабет

В те ночи, когда ей не спалось, она ходила по палубе босиком, чтобы стопы огрубели перед приплытием на Таити. В спокойной воде глубоко отражались звезды, сиявшие как факелы. Небо над головой было таким же незнакомым, как и океан вокруг. Она видела лишь несколько созвездий, напоминавших о доме — Орион и Плеяды, — но Полярной звезды заметно не было, как и Большой Медведицы. Пропавшие с огромного небесного купола звезды заставляли ее чувствовать себя безнадежно потерянной. Но на небесах появились новые «сокровища». Теперь она могла увидеть большой Южный Крест, созвездие Близнецов и огромную расплескавшуюся по небу туманность Млечного Пути.

Ошеломленная видом созвездий, однажды ночью Альма сказала капитану Террансу:

— Nihil astra praeter vidit et undas.

— Что это означает? — спросил он.

— Это из од Горация, — отвечала она. — «Ничего не видно, кроме звезд и волн».

— Боюсь,

я не знаю латыни, мисс Уиттакер, — извинился капитан. — Я не католик.

Один из старших матросов, долгие годы проживший в южной части Тихого океана, рассказал Альме, что, когда таитяне выбирают путеводную звезду и следуют ей в море, ее называют Авейа — так зовут их бога, указывающего путь. Но обычно, в повседневной жизни, звезды по-таитянски называются фетиа. Марс, к примеру, зовется фетиа ура — красная звезда. Утренняя звезда — фетиа ао, звезда света. Таитянцы — превосходные мореплаватели, с нескрываемым восхищением сообщил ей моряк. Они могут найти дорогу в безоблачную ночь, определяя путь лишь по течению воды. Им известно шестнадцать видов ветра.

— Мне всегда было интересно, не бывали ли они уже у нас на севере, прежде чем мы приплыли к ним на юг, — заметил он. — Приплывали ли они в Ливерпуль или Нантакет на своих каноэ? Они могли бы, хотите — верьте, хотите — нет. Могли бы подплыть к берегу ночью, поглядеть на нас, пока мы спали, и уплыть обратно, прежде чем их заметили. Не удивлюсь, если узнаю, что так оно и было.

Итак, теперь Альма знала несколько слов на таитянском. Знала, как будет звезда, красный и свет. Она попросила моряка научить ее еще нескольким словам. Он вспомнил, что мог, искренне желать помочь женщине, но, извинившись, заметил, что в основном знает морские термины и слова, что говорят мужчины красивым девушкам.

Китов они по-прежнему не видели.

Матросы были разочарованы. Они мучились от скуки, им не сиделось на месте. Капитан боялся обанкротиться. А матросы — по крайней мере те, с кем Альма подружилась, — жаждали продемонстрировать ей свои охотничьи умения.

— Вы в жизни не знали такого веселья, — описывали они китовую охоту.

Каждый день они искали китов. Альма тоже высматривала их. Но ей так и не довелось увидеть ни одного, потому что в июне 1852 года корабль пристал к берегам Таити. Матросы пошли в одну сторону, Альма — в другую, и больше о судне «Эллиот» она никогда не слышала.

Глава двадцать вторая

Первым, что увидела Альма на Таити с палубы корабля, были крутые горные вершины, вырастающие прямо из моря и вонзающиеся в безоблачное голубое небо. Стояло чудесное ясное утро; она только что проснулась и вышла на палубу, чтобы обозреть мир вокруг себя. Но такого увидеть не ожидала. При взгляде на Таити у женщины перехватило дух. И поразила ее не красота острова, а его непохожесть на то, к чему она привыкла. Альма много лет слушала рассказы отца об этом острове и видела его на рисунках и картинах, но подумать не могла, что он окажется таким огромным, таким невероятным, таким неожиданным. Эти горы были совсем не то что мягкие пологие холмы Пенсильвании; это были дикие зеленые обрывы — ужасающе крутые, пугающе острые и ошеломляюще высокие. Здесь все было обряжено в кричащие зеленые одежды. До самых пляжей все буйствовало и цвело. Кокосовые пальмы, казалось, росли прямо из воды.

При виде всего этого Альме стало не по себе. Она очутилась здесь, в буквальном смысле посреди водной пустыни, в мертвой точке между Австралией и Перу, и в голове невольно возник вопрос: откуда здесь взяться острову? Таити казался сверхъестественно возникшим на громадных, бескрайних тихоокеанских просторах. Он был как призрачный, оплетенный зеленью собор, выросший из морской глубины без каких-либо на то причин. Она надеялась увидеть нечто вроде рая на Земле, ведь именно так всегда описывали Таити. Ожидала, что ее охватят восторг и преклонение перед красотой этого острова, словно она приплыла в Эдем. Разве не назвал Бугенвиль [56] Таити новой Китирой — La Noveau Cytherne — в честь острова, где родилась Афродита? Но первой реакцией Альмы — ее искренней реакцией — был страх перед этим местом. Этим ясным утром, в эту безоблачную погоду, когда перед ее глазами внезапно предстал этот утопический мир, единственное, что она ощутила, было чувство угрозы. Еще ни разу в жизни она не испытывала такого ужаса. Что чувствовал Амброуз? — подумала она. Ей не хотелось оставаться здесь одной.

56

Луи

Антуан де Бугенвиль (1729–1811) — французский мореплаватель, возглавивший первую французскую кругосветную экспедицию; побывал на Таити в 1768 году.

Но куда еще ей было деться?

Старый неторопливый корабль спокойно вплыл в гавань Папеэте; не менее дюжины видов морских птиц петляли и кружили вокруг мачт быстрее, чем Альма успевала их считать. Альму и ее багаж выгрузили на большом, шумном, цветистом причале. Капитан Терранс — сама любезность — отправился искать для нее повозку, которая отвезла бы ее в миссионерский поселок в заливе Матавай.

После нескольких месяцев, проведенных в море, ноги Альмы ослабли и дрожали, и нервы чуть не подвели ее. Вокруг нее сновал самый разнообразный люд. Тут были матросы и морские офицеры, коммерсанты и человек в деревянных башмаках, который вполне мог бы быть купцом из Нидерландов. Она заметила двух китайских торговцев жемчугом; к ним тянулась длинная очередь. Увидела туземцев, туземцев-полукровок и людей Бог знает каких еще кровей. Грузного таитянина в тяжелом шерстяном матросском пальто, которое он явно выменял у британского моряка, но без штанов, на нем была лишь юбка из травы, а под пальто, к своему смущению, Альма увидела голую грудь. Она увидела по-разному одетых туземок. Те, что постарше, бесцеремонно выставляли грудь, в то время как женщины помоложе одевались в длинные простые платья, напоминавшие ночные сорочки; их волосы были заплетены в скромные косы. Эти женщины, должно быть, приняли христианство, решила Альма. Одна таитянка обернулась чем-то вроде скатерти; на ней были мужские кожаные ботинки, которые были ей велики на несколько размеров, она продавала незнакомые Альме фрукты. Еще Альма увидела фантастически одетого паренька в европейских брюках, надетых как пиджак, с короной из листьев на растрепанных волосах. Его вид казался ей совершенно невероятным, но больше никто на него не смотрел.

Туземцы были более рослыми, чем европейцы, к которым привыкла Альма. Некоторые женщины были почти такими же крупными, как и она сама. Мужчины были даже выше. Их кожа имела цвет отполированной меди. У некоторых мужчин были длинные волосы, и видом своим они внушали страх; у других волосы были короткие, и выглядели они цивилизованно.

Альма увидела, как к морякам подбежала стайка проституток, принявшихся бесцеремонно предлагать себя, стоило мужчинам лишь ступить на причал. У этих женщин были распущенные волосы, падавшие ниже талии блестящими черными волнами. Со спины все они выглядели одинаково. Но при взгляде на их лица разница в возрасте становилась очевидной. Альма видела, как они начали торговаться. Интересно, сколько стоят подобные услуги? И чем именно предлагают заняться эти женщины? И сколько длится эта процедура, а также где все это, собственно, происходит? А куда, интересно, отправляются моряки, желающие купить не женщин, а мальчиков? На причале подобными услугами, похоже, не торговали. Такие вещи, по всей видимости, происходили в более укромном месте.

Альма увидела младенцев и детей всех возрастов и мастей — в одежде и без, в воде и на суше, путавшихся под ногами и стоявших поодаль. Дети передвигались, как косяки рыб или стайки птиц; за каждым принятым решением следовала немедленная реакция большинства: а сейчас мы будем прыгать! а сейчас — бежать! а сейчас — выпрашивать милостыню! а сейчас — дразниться! Она увидела старика с воспаленной ногой, распухшей вдвое больше обычной толщины, и белесыми от катаракты глазами. Крошечные повозки, которые тянули самые печальные маленькие пони, которых только можно было вообразить. Свору маленьких пятнистых собак, сцепившихся в тени. Троих французских матросов, взявшихся под руки и затянувших похабную песню, пьяных, несмотря на ранний час. Вывеску бильярдной и — что удивительно — типографии. От твердой земли под ногами кружилась голова. Корабельная палуба в самый свирепый шторм теперь казалась ей более родной, чем этот странный меняющийся мир. Альме стало жарко на солнце.

Красивый черный петух заприметил Альму и направился к ней размеренным шагом, как посол, вышедший ее встречать. Он вышагивал с таким достоинством, что она не удивилась бы, увидев поперек его груди церемониальную ленту. Петух остановился прямо напротив нее с царственным видом. Альме казалось, что он вот-вот заговорит или потребует предъявить документы. Не зная, что еще сделать, она наклонилась и погладила птицу, как гладят собак. К ее изумлению, петух не воспротивился. Она погладила его еще, и он очень довольно закукарекал. Наконец он уселся у ее ног и распушил перья, устроившись на отдых по-королевски. Он вел себя так, будто их общение прошло в точности так, как он планировал. А Альму этот простой обмен любезностями почему-то успокоил. Спокойствие и дружеский настрой петуха позволили ей расслабиться.