Произведение в алом
Шрифт:
Как громом пораженный, застыл я, а пред взором моим проплывали разрозненные фрагменты юности - казалось, мне дали заглянуть в какой-то чудесный раёк, в котором прокручивали наивные, выполненные детской рукой лубочные картинки...
Позабыв обо всем на свете, стоял я, потрясенный, посреди крошечной зальцы «Хаоса», завороженно глядя на аленькое сердце, так трогательно и доверчиво пригревшееся на моей ладони, - долго, должно быть, скиталось оно, переходя из рук в руки, пока наконец не нашло того, кому предназначалось изначально...
Когда
«Кто знает, где в этот час обретается старина Звак, - с невольной грустью думал я.
– Впрочем, куда, в какие края ни занесла его неверная звезда бродячего актера, он сейчас не один - наверняка посреди какой-нибудь провинциальной площади вместе с дорогими его сердцу деревянными человечками разыгрывает перед самой благодарной в мире публикой «Рождественскую мистерию» и, схоронившись за сценой, прерывающимся от волнения голосом декламирует стихи своего любимого Оскара Винера:
А где сердечко из коралла?
Как встарь, на ленточке шелковой...
Храни же сердце для меня,
о ты, кого я так любил,
что, претерпевши до конца,
семь лет за сердце-камешек служил!
И вдруг душа моя встрепенулась, словно птица, расправляющая крылья, и застыла, изготовившись к полету. Все вокруг тоже замерло, преисполненное внутренней благоговейной тишиной, торжественное настроение передалось и мне - казалось, я присутствую при каком-то великом таинстве.
Свечи догорели, лишь на одной еще теплился угасающий язычок. И дым - его невесть откуда взявшиеся клубы непроглядной пеленой заволакивали комнату...
Внезапно, как будто меня толкнула чья-то невидимая длань, я обернулся и...
И вот, на пороге стоял Некто, сотворенный по образу и подобию моему и лучившийся внутри и отвне как бы светом невечерним, - мой преоблаченный в белоснежные ризы двойник, сияющее чело коего было увенчано предвечной короной...
Лишь на один краткий миг предстал он взору моему.
Ибо уже в следующий дверь вспыхнула, охваченная неистовым пламенем, и в комнату вместе с черной тучей едкого, удушливого чада ворвался чей-то истошный крик: - На помощь! Горим! Пожар! Пожар!
Распахиваю окно. Зацепившись за карниз, вылезаю на крышу.
Издали уже доносятся пронзительные звонки пожарной команды.
Сверкающие каски и брошенные на бегу отрывистые приказы брандмейстера.
Потом жуткое ритмичное чавканье гигантских помп, как будто демоны водной стихии раскачивают свои дряблые тучные телеса, готовясь прыгнуть и подмять под себя своего заклятого огнедышащего врага.
Звенят вдребезги разбитые стекла, и пурпурное пламя вырывается из окон.
Вниз летят матрацы, подушки, одеяла - весь переулок уже завален ими... Люди прыгают следом, стараясь не упасть
Сам не знаю почему, но во мне все ликует, и, хоть бренная плоть моя изнемогает от ужаса, так что волосы у меня на голове стоят дыбом, мое сокровенное Я, охваченное безумным экстазом, в каком-то гибельном восторге рвется наружу, словно желая слиться с неистовой огненной стихией, окунуться в ее пламенеющую купель.
Смертельный страх гонит мое тело к дымовой трубе, ибо палящие языки уже жалят его бесчисленными укусами.
И - о чудо!
– к трубе примотана веревка трубочиста.
Я распутываю ее и, обмотав вокруг запястья и ноги, как нас учили на уроках гимнастики, начинаю спокойно спускаться по фасаду...
Предо мной возникает какое-то зарешеченное окно... Невольно заглядываю...
Ослепительная вспышка неизреченного, не от мира сего света...
И вот, очи мои отверзлись... и узрел я... и все существо мое зашлось в одном ликующем вопле: -Гиллель! Мириам! Гиллель!
Хочу схватиться за оконную решетку, выпускаю веревку...
Но... но руки мои, вместо толстых стальных прутьев, ловят... пустоту...
На мгновение повисаю вниз головой меж небом и землей - моя согнутая в колене правая нога образует с левой, вокруг лодыжки которой намотана веревка, перевернутую четверку...
От сильного рывка веревка трещит, словно перетянутые струны, с жалобным стоном лопаются волокна...
Потом... потом то единственное, что еще связывает меня с жизнью, прерывается надвое...
Я падаю.
Мое сознание гаснет.
Последний агонизирующий всполох мысли: переворачиваясь вниз головой, я пытаюсь уцепиться за подоконник, однако пальцы мои соскальзывают... Еще бы - камень будто вылизан, он гладок и скользок, как... как...
Как кусок сала...
КЛЮЧ
...как кусок сала!
Так вот он каков - камень, похожий на кусок сала.
Эта мысль еще отдавалась в моем сознании далеким эхом, когда я приподнялся и, откинувшись на подушки, принялся соображать, куда это меня занесло.
Впрочем, приглядевшись, я хоть и не сразу, но все же узнал и снятый накануне номер отеля, и кровать, на которой лежал, и даже прочитанный на сон грядущий эпизод из жизнеописания Будды...
И вдруг вспомнил, что зовут меня вовсе не Пернатом.
Неужели все это был лишь сон?
Ну уж нет! Назвать это перевоплощение сном у меня просто язык не повернется.
Я взглянул на часы: половина третьего - стало быть, не прошло и часа, как мое Я, покинув бренное тело, придавленное могильной плитой лунного света, пустилось в свое таинственное «странствование».