Прокламация и подсолнух
Шрифт:
– Намнут ему бока, как пить дать, – печально высказался Йоргу. – И табачку ему тоже не достанется, ежели к дележке не вернется.
Симеон хмыкнул.
– Ладно, уж оставим долю-то.
Пандуры как по команде опустили глаза: все прекрасно знали, что Гицэ и без того вернется из своей отлучки довольным, как кот, на которого хозяйка опрокинула крынку сметаны, и потому совсем не рвались с ним делиться. Мысль же о табаке заставила всех поискать глазами нынешнего героя дня.
Штефан лежал чуть наособицу на плоском камушке с удивительно мрачным выражением лица.
– Ну вот. Кобелине Гицэ долю оставите, а с парнишкой, который всю заставу табаком обеспечил, и не поделились. Сволочи вы, клянусь святым Спиридионом, – огорчился Йоргу. – Эй, как тебя там... Штефан! Тебе трубку дать?
Парнишка вскинулся и отчаянно замотал головой:
– Я не курю!
Йоргу удивился:
– Ты чего так взметался, парень? Ровно тебе отраву предложили. Ну не куришь – и не кури себе, нам больше достанется.
– Чисто девка – с ракии в обмороки падает и еще и не курит, – лениво заметил Макарие, посасывая чубук.
Штефан изогнул бровь, пристально поглядел на Макарку и ответил с таким же ленивым ехидством:
– Я бы и тебе не давал, все равно не умеешь.
Пандуры оживились, прислушиваясь к мальчишеской перебранке.
– То есть как это – не умею? – нахмурился Макарко, привставая.
– А я видел, как тебе Мороя трубку набивал, – спокойно ответил Штефан. – И как ты куришь – так я от тебя нынче подальше лягу, пожалуй, а то споткнешься еще, когда на двор побежишь.
– Это чего я туда побегу-то? – не понял Макарко.
– А блевать, – пояснил Штефан и подпер голову рукой, выжидательно глядя на противника.
Макарке редко удавалось вовремя выдумать остроумный ответ, но тут, видать, осенило:
– Так говоришь, будто самому доводилось!
– Мне столько годков было, что почти и не стыдно, – отрезал Штефан. – А вот если такая оглобля усатая кишки наружу вывернет, это смешно получится!
– Не дождешься, – огрызнулся Макария, – я ж не барчук изнеженный!
– А ты затягивайся посильнее, – самым невинным тоном посоветовал Штефан, – а там посмотрим.
– Не вздумай, – тут же строго предупредил Макарию Мороя и показал Штефану кулак. – Ишь, чего советует, поганец!
Вокруг послышались смешки. А Мороя уже с прежним добродушием поинтересовался:
– Так что там у тебя за история была, которую рассказывать не стыдно? Начал – так уж валяй, договаривай!
– Ну, не то чтобы история... – с показной скромностью протянул Штефан. – Просто мы с приятелем как-то покурили. Хорошего турецкого табачку. Тайком, в дортуаре Академии.
– Дортуар – это вроде нужника? – уточнил Мороя, и пандуры дружно заржали. Штефан помялся, потом ухмыльнулся широко:
– Ладно, ты прав. В нужнике и покурили, и хорошо сделали – бегать не пришлось...
– Кто б им дал в общей спальне-то курить, – хмыкнул Йоргу над ухом Симеона. – А складно мальчишка врет!
– И хвост распускает – чисто павлин, – согласился Симеон. – Обломать бы немного, а то как бы от чванства не лопнул.
– Обломаем, – пообещал Мороя вполголоса, заслышав разговор командиров. – А что, капитан, ты решил мальца у нас оставить?
– А куда его девать?
– И то верно, – согласился Мороя. – С таким норовом пропадет ни за грош.
А Штефан, приковав всеобщее внимание, разливался соловьем:
– Ну, я момент долго выгадывал, уж думал, не успею до конца отпуска. Но повезло: за дядькой под вечер какой-то адъютант русский явился, он скрутился быстро и уехал. А трубку на столе оставил. Я ее и прибрал. Дядька все равно потом вспомнить не мог, где он ее оставил, и запасная у него была... Ну, привез в Термилак, и выкурили мы ее с Лайошем на пару...
– Взатяг? – ехидно осведомился кто-то.
– Да мне тринадцать было, а Лайош и того младше! Откуда ж нам было знать, что трубкой-то не затягиваются?! – развел руками Штефан. – Всю ночь потом блевали, Лайошу вовсе худо было, я уж думал за доктором бежать, но обошлось как-то. Хотя дежурный офицер все равно с утра неладное учуял, когда мы на построение выползли зеленее травки...
– Гауптвахта? – усмехнулся Симеон.
– Да уж не без этого, – Штефан фыркнул. – Восемь суток на хлебе и воде. Зато трубку так и не нашли. Я больше всего боялся, что найдут – надо ж было дядьке-то ее вернуть...
– Ну? И вернул?
– Вернул! – гордо ответил Штефан. – Мы ж не крали, а одолжили попробовать!
Пандуры уже на середине рассказа посмеивались, а после этой фразы так и вовсе едва не повалились от хохота.
– Одолжили! Ой, сопляки! Цельную разведывательную операцию провели!
– Ну, уморил! И это ты неделю ходил кругами, чтобы трубку свистнуть?
– И эти паршивцы еще и затягивались! Ой, мало восемь суток!
– А дядька-то чего? – полюбопытствовал Мороя, отсмеявшись. – Выдрал, поди?
Штефан потупил хитрые глазищи и вдруг невольным движением потер затылок.
– Да нет, обошлось... Сказал – хорошо, что насмерть не потравились, дуралеи. Табак-то крепкий был, навроде этого. Зато потом, когда мне отпуск давали, с собой везде брал, когда можно было. Мол, меня без пригляду оставлять – себе дороже, – он тяжело вздохнул, потом снова усмехнулся и подытожил: – Но вот с тех пор закурить и в мыслях не было. Гадость же редкостная!
– Видать, с тех пор у тебя на табачок и нюх прорезался, – фыркнул Йоргу и наклонился к уху Симеона. – А что, капитан, ты про дядьку-то у мальца выспрашивал?
– Спрашивал, – тихонько ответил Симеон. – Пропал где-то.
– Это с чего вдруг у нас бояре-то пропадают? – усомнился Мороя. – Если тот дядька по заграницам разъезжал да с иностранцами знался, это как же он высоко сидел?
– Помолчи, – одернул его Симеон. – Родичи этого Штефана сидели так высоко, что недавно полетели красиво. Вспомни, под заговор еще и двух австрияков казнили, вот тебе и Вена... Надо мальчишке это знать?